Сатириками не становятся — сатириками рождаются. Наверное, поэтому киевлянин Александр Каневский, окончив Автодорожный институт, начал писать юмористические рассказы, миниатюры и вышел на эстраду. О секрете небывалой популярности эстрадного жанра в СССР, о курьезных случаях на выступлениях и "неудобных" вопросах он рассказал в интервью "Правде.Ру".
— Александр Семенович, недавно в Москве прошла презентация ваших книг и творческая встреча с читателями, ради которых вы прилетели из Израиля. О чем вы с ними говорили?
— Вышли две моих детективных повести: "Кровавая Мэри" и "Проклятия по контракту". Несмотря на "страшные" названия, в них обеих много юмора и в конце, как я говорил в детстве, "наши победят". Вышел еще сборник "Идущие на смех". Я собрал в нем рассказы, которые публиковались в газетах, журналах, звучали по радио, исполнялись в популярных телепередачах "Кабачок "13 стульев" и "Вокруг смеха", были экранизированы. Есть в нем много и новых рассказов, притч и я даже рискнул поместить в нем свои застольные, немного "хулиганские" стихи, посвященные самым близким: моему брату Леониду Каневскому, друзьям Андрею Дементьеву, Леониду Якубовичу, Анатолию Алексину, Ефиму Березину и Юрию Тимошенко — кумирам 1960-1970-х годов, выступавшим под сценическими именами Тарапунька и Штепсель…
Читайте также: Амаяк Акопян: "Каддафи кричал мне "шайтан!"
— Расскажите о них. Что было в этих людях такого, что по ним сходила с ума вся страна, залы набивались до отказа?
— Они были потрясающими артистами, обаятельными, искренними и достаточно смелыми для тех лет: люди шли к ним отвлечься от трудной жизни, услышать что-то протестное, получить подсказку, как жить. Вообще, в то время сатирики — и артисты, и писатели — собирали самые большие залы. Вспоминаю, как много лет назад Михаил Задорнов пригласил меня и брата Леонида в Ригу на субботу и воскресенье выступать во Дворце спорта, по три концерта в день. Там я встретился со своим переводчиком из Чехословакии и повел его на одно из выступлений. Когда он увидел количество зрителей, штурмующих все входы во дворец, поинтересовался: "С вами выступает какая-то популярная джазовая группа?". Услышав, что будем только мы, сначала не поверил, а после концерта заявил: "Этот феномен существует только в России!".
— Так объясните все-таки, почему?
— Монологи воспринимались как публичное продолжение откровенных кухонных разговоров. И мы старались эзоповым языком, полунамеками удовлетворять интерес зрителей. Ведь тогда в стране было очень мало источников информации, развлечений. А вот как только открыли границы, сняли запреты, появилась возможность все читать и всюду ездить, интерес к сатире пошел на спад. И к книгам тоже. Раньше книги выходили стотысячными тиражами, а сегодня если 5 тысяч — это хорошо.
— Вы были тогда богатым человеком?
— Миллионером я не был, но во Всероссийском агентстве авторских прав в те годы было зарегистрировано около 400 названий моих работ и большую часть из них исполняли на сценах и эстрадах Советского Союза: спектакли, сценки, монологи, притчи, мюзик-холльные представления. Ежемесячно шли отчисления от сборов — это были солидные суммы.
— Вы сейчас тоже богатый, обеспеченный человек? Ведь у вас каждый год выходят новые книги, ставятся пьесы…
— Я же вам уже назвал цифры тиражей — сегодня мало кого из писателей кормят книги. И авторские отчисления за спектакли уже не текут, а капают. Словом, сегодня хотел бы я получать хотя бы десятую часть своих прошлых ежемесячных поступлений.
— А в наше время можно собрать полный дворец на выступления писателей?
— Сегодня повторить ту рижскую аудиторию уже вряд ли возможно, действуют законы рынка: чтобы получить, надо вложить. А впрочем, если сделать сумасшедшую рекламу, заинтриговать, нашуметь… Все можно, если вложить деньги. Но их часто вкладывают в дутые величины, которые лопаются, как мыльные пузыри. Вспомните, сколько певцов и певиц поселились на экранах телевидения: необаятельные, неинтересные…
Читайте также: Михаил Задорнов: слово как пистолет
Прекрасно сказал Жванецкий: раньшепевице требовалсяи слух и голос, сегодня достаточно чего-то одного. Вспоминаю, как я ругал и ненавидел тогдашних супербдительных редакторов, но… вынужден признаться: сегодня, слушая тексты песен, звучащих по радио, вздрагивая от многих шуток, выпадающих из экранов телевидения, мне иногда хочется покаяться перед редакторами и воскликнуть: как вас сегодня не хватает!
— Когда выступаете, какие вопросы вам задают?
— Разные. Как-то приходит записка: "У вас с вашим братом одно лицо. Правда?" Отвечаю: "Правда. Мы его носим по очереди". А вообще всякое бывало. Например, когда я еще жил в Киеве, в тамошнем Доме кино пару раз в году проходили вечера "В гостях у Александра Каневского". Я приглашал Аркадия Арканова, Эдуарда Успенского, Геннадия Гладкова, Аркадия Хайта, Якова Сегеля и, естественно, брата Леонида. Эти вечера проходили под бдительным оком Обкома партии. Вот здесь можно было нарваться на большую неприятность.
Получаю такую записку: "Почему к юбилею Киева власти снесли часть нашей любимой Владимирской горки и построили там второй музей Ленина? Неужели одного музея не хватало?". Я ответил: "Конечно, нет! Все знают, что Ленин не любил Киев. А чтобы показать, как он его не любил, одного музея мало — нужно два". Я тогда болтал много лишнего, но меня спасало то, что я регулярно печатался в "Правде", а ее дико боялись. Тогда вообще пресса была всемогущей, а сейчас можно сколько угодно писать, и никто не отреагирует.
— Перед кем легче выступать: перед пожилыми или перед молодежью?
— Мой опыт показал, что любую аудиторию можно "взять". Просто если зал угрюмый, тяжелый — тратишь больше энергии и устаешь. Если же в зале доброжелательная публика, то никакой усталости, наоборот, они тебя "подзаряжают".
— А были у вас провалы, когда зал вас не принимал?
— Был один случай, который я запомнил на всю жизнь. Я выступал в Одессе, во дворцах культуры, в санаториях, в библиотеках. Как-то днем меня привезли в очередной санаторий. Перед выступлением главврач меня осторожно предупредил: "У нас сложная публика. Если что не так, вы уж не огорчайтесь". Поскольку у меня все предыдущие выступления проходили очень успешно, я самонадеянно заявил: "Не волнуйтесь, я справлюсь!", вышел на сцену, поздоровался и рассказал короткую смешную историю, которая всегда вызывала хохот. В ответ — мертвая тишина.
У меня по позвоночнику поползли мурашки. Я вытащил проверенную финальную остроту и метнул ее в зал — где-то в последнем ряду откликнулось одинокое "хе-хе". Я похолодел, у меня начали подкашиваться ноги. Держась за стойку микрофона, я вывалил весь "убойный запас" смешного, но зал был непробиваем. Чтобы как-то дотянуть до конца, я предложил задавать мне вопросы. Поднялся кто-то небритый тип в пижаме и мрачно спросил: "За что посадили Тарапуньку и Штепселя?". Я ответил, что никто их не сажал, они живы, здоровы, на свободе и даже провожали меня на вокзал. Но мой ответ не удовлетворил небритого, он продолжал настаивать, что Тарапунька и Штепсель сидят, только хотел знать, за что. Этого требовали и остальные.
Читайте также: Распад СССР: все понимали, но сделать ничего не могли
Когда я на подгибающихся ногах добрел до кулис, там меня поджидал главврач. Он сочувственно произнес "я же предупреждал" и объяснил ситуацию. Оказалось, что этот санаторий — желудочный, в нем лечатся люди с болезнями кишечника, ежедневно они проходят процедуры промывания, поэтому ненавидят всех тех, кому не делали клизмы.
— В основном публика вас знала как успешного артиста на эстраде. Вы ведь начинали на эстраде?
— Да. И я ей благодарен за все то, чему она меня научила. Эстрада — великая школа для писателя, она формирует парадоксальное мышление, она заставляет на малой площади, всего в пять-десять минут, создать сюжет, насытить его юмором и подтекстом, держать зрителя в напряжении, заставляя смеяться или плакать. Множество прозаиков, драматургов, поэтов, киносценаристов прошли сквозь школу эстрады: Виктор Ардов, Борис Ласкин, Григорий Горин, Аркадий Арканов, Эдуард Успенский, Аркадий Хайт, Александр Курляндский и многие другие.
Читайте самое интетесное в рубрике "Общество"