Чтобы быть большим оригиналом, надо писать большую литературу

Надо ли говорить, что с появлением печатного слова или Интернета читатель в первую очередь обращает внимание на персонажей таблоидов? То есть тех, кого нам преподносят СМИ в области политики, науки, литературы. Но и здесь нам преподносят чаще всего не их достижения, а их чудачества.

Фото: Wikipedia by Inayaysad, CC BY-SA 4.0

Здесь стоит упомянуть советского физика Льва Ландау, вспоминая которого, чаще всего сегодня говорят не о его достижениях в области науки, а преподносят как ловеласа. По Ландау, девушки делятся на красивых, хорошеньких и интересных. У хорошеньких нос слегка вздёрнут, у красивых он прямой, у интересных носы ужасно большие. Похоже на его классификацию науки: науки бывают естественные, неестественные и противоестественные. Да, у Ландау была своя классификация женщин и учёных: от первого высшего до пятого низшего. Но главное это всё-таки его научные достижения. А мы все же чаще всего обращаем на эксцентричность великих. На обратную сторону Луны, которую мы не видим.

Какая дуэль без зонтика?

Нередко литературный успех, в особенности начинающих писателей, является не только результатом их литературных способностей, но и побочных причин. Именно эти причины издатели за века пропагандировали, выпуская на свет их произведения. Политическую и идеологическую составляющую оставим в стороне. Но это тоже тема. Чудачество или эксцентричность всегда привлекают внимание обывателя. А литература потом.

Многие писатели, поэты и содержали себя соответственно. Учёные, как и политики, это несколько другой коленкор. Какая разница, что на твоих ногах — дорогая обувка от Guidi или лапти? Главное получить результаты по "запутанным фотонам" или добиться выгодного для страны договора.

И всё же чудачества людей от искусства были разными. Даже трагикомическими. Французский критик Сент-Бев получил известность благодаря дуэли. Шёл дождь, но он, опасаясь простуды (а через минуту её могло и не быть, после выстрела противника), потребовал зонтик. В одной руке револьвер, в другой зонтик.

Игра со смертью опасная штука, поэтому чаще всего литераторы предпочитали проявлять свою эксцентричность в одежде. Это сегодня писатель может выйти в трусах на улицу и никого не удивить, а в стародавние времена всё было закрыто на хороший крючок. На этом поприще больше всего проявил себя английский писатель Оскар Уайльд. Штаны по колено, брошка в длинных волосах. Да и с ориентацией не всё понятно. А это времена королевы Виктории. Тогда даже проститутки застегивались до пупа. 

Политики были поскромнее, вызывая удивление лишь обилием золота на одежде и теле. Премьер Англии Дизраэли украшал свой жилет коллекцией золотых цыпочек, носил зелёные брюки (в позапрошлом веке — признак низшего класса) и кольца поверх перчаток. Понятно, сегодня его сопровождала бы свора охраны. Помнят ли сегодня Жорж Санд — французскую писательницу — которая была весьма по популярна в течение последних двух столетий, но её книги когда-то зачитывали до дыр? Эта мадам предпочитала в XIX веке носить мужское платье, гусарские куртки, рейтузы, панталоны и большие мужские шляпы. Отмечу, что мужским вниманием она не была обделена.

"Крокодил души моей" — это слова настоящего влюбленного

Французский поэт-романтик Жерар де Нерваль кроме своих стихов обратил на себя внимание, прогуливаясь по улицам Парижа со своим любимцем. Нет, это был не пёс. На веревочке был рак. По его словам, "раки не лают, не кусаются и знают тайны моря". Правда, другие, наоборот, не любили привлекать к себе внимание, живя в тишине и скрываясь от публики. Таким был Альфред Теннисон. Он жил одиноко и как огня боялся журналистов.

Эмиль Золя был полной противоположностью. Когда его слава достигла апогея, он в свои поездки набирал кучу репортеров. Как бы сегодня сказали политики, журналистский пул. Когда он ездил в Седан, собирая материал для своего романа "Разгром" о поражении Франции во франко-прусской войне, во французских и английских газетах появлялись большие репортажи, описывающие каждый его шаг. Ну как забыть такого писателя? И где бы он ни был, его всегда окружали репортеры, чаще всего питающиеся за его счёт.

Современники Виктора Гюго говорили, что когда писатель работал над "Собором Парижской Богоматери", он наполовину состригал себе волосы на голове и бороду. А ножницы выбрасывал в окно. Писатель сделал это для того, чтобы не отвлекаться от работы и никуда не выходить: он вынужден был оставаться дома, пока волосы не отросли. Замечу, что также поступал и советский писатель Валентин Пикуль.

Хорошо известно, что у Льва Толстого был неразборчивый почерк с путаницей условных знаков и добавлений. Понять его могла только жена, Софья Андреевна, которой приходилось бессчётное количество раз переписывать "Войну и мир". Психиатр Чезаре Ломброзо, посмотрев на почерк Толстого, пришёл к выводу, что он принадлежит женщине лёгкого поведения с психопатическими наклонностями. Правда, чуть позже все криминалисты мира сошлись во мнении, что все утверждения итальянца — полная чушь.

Многие открытия появились лишь после смерти личностей, которым ещё при жизни курили фимиам. И чаще всего опирались на переписку. Наш писатель Антон Чехов в переписке со своей женой Ольгой Книппер употреблял к ней помимо стандартных комплиментов и ласковых слов весьма необычные: "актрисулька", "собака", "змея" и даже "крокодил души моей". Вероятно, от большой любви.

И, наконец, можно взять на вооружение замечание французского писателя Ги де Мопассана. Его, как и многих, дико раздражала Эйфелева башня. И всё же он ежедневно обедал в её ресторане. На вопрос "Почему?" он отвечал:

"Хоть здесь единственное место в Париже, откуда не видно этой чертовой башни!"

Обедайте на Останкинской башне. Её лет тридцать назад было видно в Москве практически отовсюду.