Наполеон глазами русских офицеров

Со школы многие помнят, каким врагом человечества изобразил Наполеона писатель Лев Толстой. По урокам литературы знакомы нам отношения к французскому императору и других отечественных классиков. Палитра восприятия образа Бонапарта станет ярче, если ознакомиться с другими свидетельствами той эпохи. Суворов, Кутузов, Багратион, Ермолов и многие другие по-разному отзывались о кумире тогдашней Европы.

До юбилея Отечественной войны 1812 года еще есть время, но в музеях и издательствах уже полным ходом идет работа к празднованию 200-летия этого важного события нашей истории. В Государственном историческом музее состоится презентация коллекций печатной графики и документов в рамках выставки "1812. Мир и война" из частных отечественных и зарубежных собраний к 200-летию Отечественной войны 1812 года.

Особое место занимает "Галерея гравированных портретов генералов и офицеров, которые мужеством своим, любовью к Отечеству, поспешествовали успехам Российского оружия в течение войны, начавшейся 1812 года". "Галерея" продавалась папками по пять портретов в каждой. Их можно было купить у самого мастера, а также в ряде петербургских книжных магазинов. Антинаполеновские карикатуры были изданы альбомным приложением к труду Д. А. Ровинского "Русские народные картинки" 1881 года. Эти литографии с гравюр А. Г. Венецианова и И. И. Теребенева 1810-х годов способствовали сохранению редких листов для истории отечественного искусства. Теперь само издание Ровинского имеет баснословную стоимость на антикварном рынке.

Пропагандистские гравюры обеих враждующих сторон изображали противника в нелепом виде, однако подлинное отношение, например, офицеров русской армии к Наполеону было далеко неоднозначным. И совсем непохоже на версию, изложенную Львом Толстым в его гениальном романе "Война и мир". Читая мемуары русских современников Наполеона, ловишь себя на мысли, как это напоминает разноголосицу мнений в нынешних блогах. С той разницей, что авторы не вступают в полемику в режиме on-line, а ведут свой спор с некоторой временной дистанцией.

Сначала о Толстом. "Читатели нередко забывают, что великое произведение "великого Льва" создавалось в иную эпоху, насыщенную "деэстетизацией всего военного". Взгляды писателя на войну и военных, безусловно, заслуживают внимания, но они не отражают настроения русского общества в пору Наполеоновских войн", — пишет на страницах "Повседневной жизни русского офицера эпохи 1812 года" историк Лидия Ивченко. Образованным представителям российского общества начала XIX века, напротив, было свойственно романтическое восприятие "человека войны" и политики. Война воспринималась как ситуация для реализации потенций героя. Это соответствовало духу эпохи классицизма. Поэт-гусар Денис Давыдов выразил это настроение такими словами: "Я горел бессмертной славой, разрушением дышал".

"Воинственные наклонности французского императора, названные в романе "Война и мир" преступлением, вообще-то были традиционными для военных начала XIX столетия, не отличавшихся излишней филантропией", — отмечает Л. Ивченко.

Известный генерал Я. П. Кульнев, добрейшей души человек, любил повторять: "Россия матушка тем и хороша, что в каком-нибудь ее конце обязательно да воюют".

Примерно в таком же духе думали князь П. И. Багратион и генерал А. П. Ермолов. Толстой недолюбливал Ермолова за сходство взглядов генерала с наполеоновскими, противопоставляя в романе честолюбивому Ермолову "тихих и скромных" генералов — П. П. Коновницына и Д. С. Дохтурова.

"Слуга царю и отец солдатам" Коновницын, по свидетельствам очевидцев, "не мог видеть боя, чтобы не броситься в самый жаркий огонь". Автор романа-эпопеи даже не подозревал, что "маленький, скромный" Дохтуров в течение всей кампании 1812 года хлопотал перед начальством о награждении его Георгием 2-й степени. У "екатерининского орла" М. И. Кутузова и его младших соратников, таких как князь Багратион и Милорадович, не было ни страха, ни чрезмерного преклонения перед военным гением Наполеона. Следуя суворовской традиции признавать воинские способности своего противника, они чувствовали себя полководцами равными Наполеону.

Кстати, Суворов оказался провидцем, когда писал о генерале Бонапарте, что пока он "будет сохранять присутствие духа, он будет победителем… но ежели, несчастие свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, — он погибнет". Под "политическим вихрем" Суворов конечно же подразумевал императорскую корону.

Русские офицеры в большинстве своем и помыслить не могли "вероломно" убить того, кто вошел в Москву. Мысль об убийстве Наполеона озадачила Кутузова и Ермолова, когда во время пребывания императора в Кремле с подобным предложением к ним обратился партизан А. С. Фигнер. Алексей Ермолов даже начал разными способами испытывать Фигнера, чтобы убедиться в здравом ли тот рассудке. В полночь, в непогоду, генерал пришел к Кутузову с этим известием. Михаил Илларионович выслушав предложение партизан, вспомнил пример из античной истории. Светлейший не верил в успех покушения и дал Фигнеру неопределенные распоряжения. После оставления Москвы неприятелем чувство мести в полководце и вовсе угасло.