Клуб главного редактора: интервью с Александром Прохановым

В истории России не было более бессмысленного периода, чем годы после развала СССР. Утрата тысячелетнего государства, полная смена моральных ориентиров — это можно назвать геополитическим уничтожением народа. Есть ли будущее у России? Как жить сегодня, не теряя надежды? Об этом в беседе с главным редактором "Правды.Ру" Инной Новиковой размышляет писатель и общественный деятель Александр Проханов.

— Александр Андреевич Проханов — публицист, писатель, журналист, выдающийся общественный деятель и главный редактор газеты "Завтра". Я, готовясь к встрече с вами, прочитала и просмотрела книгу художника Геннадия Доброва "Автографы войны" с рисунками, где он изобразил ветеранов-инвалидов войны, для которых государство организовало социальные дома на Валааме, поддерживало их. А сейчас находятся люди, которые оценивают это так, что наше ужасное, злобное государство спрятало ветеранов от победителей и держало их чуть не в нищете. Поэтому это государство, СССР, надо было уничтожить. Откуда берутся такие трактователи истории. Что произошло в головах огромной части нашего поколения?

— Что произошло? Я сейчас ехал к вам, и мои друзья — иркутские, байкальские, подарили мне диск, где они — дивные певцы — поют советские песни войны. Это потрясающе. Мы живем в атмосфере такой моральной жижи, такого расслабления, такой чепухи, в мире, где символом является яйцеклетка Пугачевой. И эта яйцеклетка Пугачевой, пульсируя, распространяет свои миазмы на все — на книги, на дома, она кушает людей. А вот эти песни — они заставляют очнуться. Это — такая воля, красота, такая мужская сила, такой гордый русский дух, такое истинно мистическое страдание русского человека на войне!

Мы живем в России, чья история очень трудна, может быть, страшна иногда. Россия, которая постоянно переживает огромное давление мира. И ХХ век для России — это чудовищный век. То, что Россия выжила в ХХ веке — это огромная заслуга государства. Государство, которое было построено Сталиным, оно было построено из костей Гражданской войны.

Из этих разрубленных тел, из междоусобиц, из ненависти, из расказачивания целых станиц, из избиения священников, из раскулачивания, из надрыва народа, который хотел построить до начала войны танки, самолеты, орудия. Он гнался за каждой секундой. Ресурс времени был самым драгоценным. Мы успели не до конца, но мы успели. И мы выстояли в страшной, гигантской войне. Мы не рассыпались.

Смотрите видео: Александр Проханов. Беседа 1. Эпоха яйцеклетки Пугачевой

Рассыпались другие страны. У нас на глазах умирали целые режимы. То, что остались живы народы европейские — это заслуга русского солдата, советского солдата, который в кирзе пропахал эти огромные пространства. Но, конечно, этот огромный надрыв — он не мог продолжаться вечно. И мобилизационный режим сталинский сошел на нет. Распустили пояса, отпустили вожжи — страна стала дышать иначе. Возникла оттепель хрущевская.

Восхитительная культура возникла в 70-80-х годах, культура, которая и не снилась сегодня. Советская культура 70-80-х годов, к которой я принадлежу, это утонченная, изысканная культура — городская культура, трифонианцы, трифоновская проза, которая говорила о драме интеллигентского сознания — рафинированного интеллигентского сознания, которое живет в атмосфере вот этих бывших катастроф — в ГУЛАГе, в насилии.

Деревенская проза — божественная проза Астафьева, Белова и Распутина. Это — вершина литературы. Она говорит о таинственной жизни русских деревень, о печали, о погибших, которые ушли и не вернулись в эти деревни. Это век восхитительной культуры — развился театр "Современник", появился театр на Таганке — это все — советская культура. Более того, появился Солженицын. Солженицын — это советский писатель. Он имел смысл только в координатах Советского Союза. Кончился Советский Союз, и Солженицын исчез как художник — он никому не нужен и неинтересен.

— Идет отрицание всех приоритетов. Сейчас уже не знаешь, вообще, о чем нельзя говорить — уже все границы стерты!

— Потому что после 1991 года страна попала под оккупацию этих нигилистов, этих загадочных людей, которые всю советскую историю таились, они прятались, они работали в КБ, они могли работать в НКВД, потом они вспыхнули, как болезнь, как эпидемия, такая же эпидемия вспыхнула в конце XIX века, и она — эта эпидемия — дико распространилась по России, съела все — монархию, строй, державу, империю, она — эта эпидемия — превратила страну в кровавую бойню. Потом эту эпидемию удалось завинтить…

— Эту эпидемию удалось загнать вглубь. А сейчас эта болезнь опять выбралась?

— А сейчас она опять вылезла. Причем очень характерными были события годовой давности — на Болотной, когда Путину чуть-чуть удалось заморозить эту зловонную лужу, оставшуюся после 91 года. Он начал строить государство, ведь 90 годы — это время, когда не было государства Российского. Были люди, были фирмы, были дороги…

— Мы были трофейным государством…

— Путин стал строить государство, и когда это государство стало возникать, как ни странно — государство традиционного типа (Россия будет и в дальнейшем продуцировать государство, свойственного ей типа), опять эта свора вылезла и опять набросилась на него и на государство, как таковое. И вот мы живем в этой среде, но они не победили, уверяю вас, они не победили.

— Их мало, но они кричат-то громче всех. Просто они так долго кричали, что все пошли и проголосовали за Путина. Даже те, кто не собирался голосовать, молча пошли и проголосовали.

— Это — обратный эффект — молча. Они стреляли из танков по Верховному Совету в 1993 году, полагая, что танковые удары закрепят их присутствие в политике, в культуре, но, как ни странно, эти танки, которые уничтожали нас — красно-коричневых — в Доме Советов, они разгромили и их миф, они разгромили и их мифологию, и первое, что произошло в новой Думе — туда пришли патриоты. Они были жириновцами в ту пору.

— Да, это была неожиданная победа, тогда даже эфир закрыли, потому что никто не ожидал такого результата.

— Да, Корякин — этот ультра-либерал — он возопил, он рвал на себе волосы: "Россия, ты сошла с ума!" Таким образом, повторяю, как бы они не кричали — их песня спета. Они кричат, не зная, что они уже мертвецы.

"Россия — то великан, то лилипут"

— Вы во многом солидарны с Евгением Алексеевичем Фёдоровым… Вы плечом к плечу идете. Он считает, что в 19 91 году мы проиграли, и с нами поступили, прежде всего, Америка — как с трофейным государством. Нам навязывали свои правила, навязывали свой бизнес. Было много такого, что в здравом уме и твердой памяти невозможно было принять. Помните возмутительный закон — соглашение о разделе продукции. А мы жили по этим законам, которые были лишь выгодны людям, которые как раз замечательно сидели с фигой в кармане в КБ. Может, как-то им дали волю — они выскочили… Потом их народ прижмет?

— Народ — это такое многомерное, многопеременное явление, то народ безмолвствует, то он бежит громить терема и дворцы, то он рыдает в раскаянии, то становится народом-великаном, как в Отечественную войну. Был на Мамаевом кургане — видел эти, изваянные Вучетичем, фигуры — это гиганты, это великаны, которые были возданы в результате этой громадной страшной войны. Потом народ превращается в лилипутов.

Мы сейчас — лилипуты, из которых медленно и мучительно опять взращиваются люди нормального роста. Потом, в дальнейшем, когда опять наступит для России огромный мировой вызов, опять превратимся в великанов.

— Вы говорите "военные песни", я тоже очень люблю военные песни, раньше пели их всегда с огромным удовольствием, а сейчас поколение — они не то что русские песни не поют, они не привыкли смотреть русские фильмы — для них американская культура гораздо понятнее и проще. Как они станут великанами? Где взять патриотизм, так сказать, для роста?

— Людей на протяжении 20 лет превращали в бактерии и превратили. Они не всегда были такими. Они разучились петь русские песни? Они не разучились — им не давали петь русские песни, им не давали читать поэзию Гумилева, им не давали читать наизусть вступление к "Медному всаднику", им ничего не давали. А вы дайте!

Знаете, что сделал Сталин? Что сделал Гитлер? Когда Гитлер получил в руки немцев после Версаля, он получил унылый, разгромленный, опустившийся аморальный народ. У Гитлера была задача встряхнуть нацию. Он искал методики. Он нашел такую методику как Ahnenerbe. Ahnenerbe — это он собрал все тайные технологии, все оккультные магические силы, он направил эти силы на сознание и подсознание немцев.

В немцах вспыхнули "Нибелунги", вспыхнули герои, и немцы благодаря этим действиям превратились в огромный мощный народ, который демонстрировал чудеса техники, чудеса индустрии, рывок в развитии, но Гитлер вместо того, чтобы этот воскрешенный народ направить на штурм небес, на штурм космоса, продолжать этот рывок в грядущее, в космические тайны…

— Да, об этом написано, что какие-то научные исследования у них серьезные были.

— Да, чтобы немцы стали действительно лидером человечества — это можно было сделать. А он отправил немцев на бойню, на уничтожение других народов, это была его трагическая ошибка и преступление. Что сделал Сталин? У него тоже была задача — он получил народ после гражданской войны, изнуренный народ, не верящий народ. Сталин не стал собирать Ahnenerbe и посылать экспедиции на Тибет. Он ввел в культуру Пушкина. 1937 год — это год столетия со дня смерти Пушкин. Пушкин стал самым великим и популярным советским поэтом.

— Советским?

— Советским поэтом, потому что Пушкин с 1937 года зазвучал во всех школах. Собрания сочинений, романсы на стихи Пушкина, оперы, портреты — поэт стал кумиром. И Пушкин своей мощью разбудил русский народ. Это солнце взошло в народе. Пушкин — это был поцелуй, с помощью которого спящая царевна — народ — проснулся. То же самое можно сделать теперь.

— Как это сделать теперь? Кто это сделает? Театры? Там режиссеры сами выбирают, как ставить, что ставить, как спектакли подавать. Некоторые пишут — никаких худсоветов нет, никакой политики нет…

— Вы хотите, чтоб я рассказал, как нужно строить настоящее государство?

— Я так понимаю, вы можете рассказать. Вы тоже сами знаете — этот процесс впереди. Потому что у России впереди громадные вызовы — войны на пороге. Народ демобилизован.

— Путин дошел до того, что приказал создавать новое оружие. Он направляет деньги в оборонный комплекс, и мы строим новые самолеты, танки, ракеты…

— Развалили все, что могли, разворовали все, что смогли — теперь мы восстанавливаем.

— Сначала разворовали в феврале 1917 — потом собрали. Это — такая история России. Мы строим это все, понимая, что просто на технологии — на станках, на инженерном корпусе — не победить такого гигантского, мирового врага — анонимного врага.

— Поясните, пожалуйста, что такое — гигантский анонимный мировой враг?

— Это, например, суперлибералы, которые навязывают миру свою модель — исключительно Штатов. Это — "град на холме" американский, это американская демократия, это либеральные ценности, это права человека, это — универсальность этих ценностей, которые, если вы их не принимаете, то они вам навязывают с помощью крылатых ракет…

Я был в Сирии этой весной. Я видел фронт, войну, я видел разгромленные города. Я знаю, что эта кипящая масса исламских вооруженных радикалов, которые пришли туда со всех стран мира, она придет и к нам, на Кавказ.

— Те наемники, которые сейчас в Сирии, они же говорят, что если им не сдадут Сирию, то придем к вам… Вы думаете, что они придут?

— Они придут в любом случае. Начинается борьба за Арктику. У нас же хотят отнять Арктику. Поэтому борьба нарастает, и в этой борьбе победит не просто оружие, а победит консолидированный цивилизованный народ. И тогда покончим и с этой мерзостью на телевидении, с этими хамами из шоу-бизнеса, с пошлостью, и с этими старыми бугристыми ляжками Пугачевой, которая бесстыдно, бессовестно эксплуатирует свое место в шоу-бизнесе. Народ будет изменен, и Пушкин будет введен.

Смотрите видео: Александр Проханов: "Россия — то великан, то лилипут"

— Но народ, он же как-то вырастал — я все про молодежь говорю. Все начинается со школы. В школе уже говорят, что в нашей стране все ужасно… Смешно надеяться, что потом выросшие ученики плюнут на все, что им говорили, внушали, все отвергнут и станут патриотами?

— Я вам привел два примера — Гитлер с Ahnenerbe и Сталин с Пушкиным. Есть такое понятие — преображение. Это преображение наступает при определенных условиях, причем…

— Причем независимо ни от каких воспитательных процессов?

— Нет, это не так. Потому что преображение наступает в результате чуда. Русская история — она полна чудес. Русская история сама — чудо. Но это чудо приходит тогда, когда у чуда есть причал, есть пристань. Оно не придет туда, где просто гадкий, мерзкий крутой берег.

А причалами чуда всегда являются люди праведные, святые. Скажем — Евгений Родионов — это святой нашего времени. Это причал, к которому чудо, может быть, уже причалило. Может быть чудо, связанное с начинающимся преображением. Мы сейчас живем в год, который отличается от 1998 года. Мы живем в другое время. Вот это медленное проникновение света в эту толщу, в эту сырую, мерзкую гнилую глину — оно началось.

— Я вот слушаю вас, наверное, мы действительно устали от отсутствия идеалов, доброты, от отсутствия святынь. Причем мы жили без этого долгое время…

— Это вопрос не усталости или комфорта. Эти святыни, идеалы — они никуда не делись — они есть. Их несут в себе — оставшийся светоч, как весталки, в эти страшные годы их хранили. Их возвращают в мир. Они вернутся.

— В России же никогда не было, я повторяю, простой истории — всегда были трудности, всегда было преодоление, и, может быть, в этом плане наше время ничем особенным не отличается? Может, при татарском иге было посложнее, чем сейчас?

— Нам предстоит совершить громадное усилие, гигантское усилие — России придется опять собраться пространственно, морально, России опять предстоит проточить вертикали в небеса, эти колодцы, через которые идет благодать в Россию, и Россия это сделает.

— А как это произойдет? Я все конкретно у вас спрашиваю.

СП: Мы с вами пойдем по чистому полю. Мы войдем в рощу, зазвенит вокруг нас золотая тихая роща. Вот мы с вами поднимем очи к небу — может быть, увидим, как над нами тихонько пролетит, трепеща своими крыльями, белобокая сорока, вот мы умилимся — сорока-белобока принесет нам обоим прощение, чудо и счастье.

"Москва — моя икона"

Смотрите видео: Александр Проханов: "Москва — моя икона!"

— По поводу конкурса "10 символов России" хочу с вами поговорить. Что вы считаете символами России?

— Я — москвич. В последние годы много езжу по России и вижу монастыри. И я поражен красотой монастырей. Вот знаете, в чудовищные, страшные 90-е годы, когда разрушались заводы, были восстановлены монастыри. Это чудо, это мощнее всяких заводов. Чего стоят Ферапонтов, Кирилло-Белозерский! Чего стоят Дивеево и Саров! Макарьев на Волге! Чего стоит наш Боголюбский! Муромский монастырь! Это все необычайно божественное. Валдайский Иверский монастырь — это белоснежная красота с алым кантиком. Такая чистота, такая классика. У каждого монастыря свой образ, своя душа, свое око в небо. Но для меня символом России является Василий Блаженный.

— Семь храмов в одном храме?

— Я его вижу с детства и по сей день. Я его не устаю описывать, не устаю оглядывать. Он для меня является воплощением райской мечты, потому что его строили как образ рая. Это каменная икона, изображающая рай. Русская душа — она чает райских смыслов. Она чает этой божественной справедливости и красоты. Для меня Василий Блаженный является архитектурным образом России.

— Вы туда ходите постоянно, или он у вас просто в душе, этот храм, в сердце? Или вам нужно прийти и прикоснуться?

— Я очень часто бываю на Красной площади. Сейчас меньше, конечно, но почти в каждом моем романе он присутствует, так или иначе. То он возникает, как фантастическое соцветие, как райская клумба, то он мерещится мне как союз каких-то богатырей, то я вижу в нем сошедших на пир мудрецов в восточных чалмах… Он же построен после взятия Казани, так что тайным образом в этот храм вошли и образы Востока, ислама, поэтому для меня этот храм абсолютно такой — богоносный.

— А что для вас Москва?

— Очень много! Москва для меня — очень много. Москва для меня — это колыбель, в которой я родился, и усыпальница, где я умру, как Баратынский сказал о Москве, "меж люлькою и гробом спит Москва". Для меня Москва — именно это. Я отождествляю свою жизнь с Москвой. И потом, Москва — она постоянно меняется. Я прожил несколько эпох, и видел несколько ее обличий — как она сбрасывает одни ризы, надевает на себя другие. Даже не успевал описывать в своих романах каждое новое явление Москвы. Москва, конечно, это русская икона.

— Хотите сказать, что она перестала быть иконой?

— Она продолжает быть иконой. Когда фреску святую заплевывают и замазывают маслом, известью, грязью, она все равно остается там, и она медленно проступает сквозь эти поздние записи. Москва по-прежнему икона России, глубинная сердцевина русского государства, с которой связана великая тайна.

— Мы говорим про великую русскую тайну, но ведь Москва все-таки всегда была городом многонациональным.

— Вы хотите, чтобы я говорил, как на "Эхо Москвы"? Конечно же, нужно всех баранов из Москвы изгнать, пасти их под Волоколамском.

— На сегодня, кажется, 14 мест выделено для жертвоприношения…

— Ну, сделают так — не страшно. Москву же… Были времена, когда в Москву гнали огромное количество скота. По московским улицам гнали быков, коров, баранов чуть ли не до Кремля, а потом где-то резали, били. Где-то кровь проливалась.

— Наверно, для вас — одна Москва, для мусульманина, который заявил в YouTube, что Москву построил Аллах, для него — своя Москва. Для китайца — своя.

— Для китайца — своя Москва. Для крысы, которая живет под землей, — своя Москва. Для мухи, которая летает, — своя Москва. Для Гитлера, который хотел ее взять, — своя Москва. Но для русского народа — Москва не своя. Москва одна, для всех одинаковая, восхитительная, народ сражался — умирал, защищал, заслонял ее, возводил каждый раз из огня и пожара.

"Мне не нужно право голоса"

— А вы ходили на выборы мэра Москвы?

— Я уже давно вообще не хожу ни на выборы мэра, ни на выборы президента, Думы, я вообще не хожу на выборы.

— А как же право самоопределения, право свой голос продемонстрировать?

— А я этим правом не пользуюсь.

— Почему?

— У меня другой способ: я иду в лес, сажусь на пенек, и это — мое конституционное право сидеть на пеньке.

— На самом деле, когда мы говорим о Москве, один голос что-то значит — что-то не значит, а вот в регионах бывают ситуации, когда 100 голосов могут полностью изменить ситуацию, а иногда даже два голоса.

— Так и делают, всыпают, например, в урну 100 тысяч голосов, и они меняют ситуацию. Выборы у нас нечестные. Выборы у нас постоянно фальсифицируются. Это нужно в интересах строя, режима, элит — я не хожу, мне не нравится это дело. Я вообще не сторонник…

— Вы уверены, что выборы фальсифицируются?

— Нет, они не фальсифицируются, это честные выборы, когда 99 процентов голосов на Кавказе — это честные выборы…

— Они честно идут, и честно голосуют…

— И только один дурак голосует против. И то командировочный по отрывному талону какому-нибудь. А когда на Дальнем Востоке оказывается 125-процентная явка — это тоже честная явка. Потому что люди по мере того, как они приближаются к урнам, вдруг начинают делиться — они становятся двуглавые, треглавые… Я на выборы не ходу.

"Нас оккупировали те же, кто захватил и США"

— Я не сторонник конституционных каких-то игр. Я — централист, монархист.

— Вы сторонник революции? Если что, то надо — взял кочергу и пошел?

— Я не сторонник революций. Я централист, монархист, я — сторонник мощной централистской государственной власти.

— Но власть-то кто-то должен выбрать? Или она сама должна прийти и сказать: "Здравствуйте! Я тут!"

— Я за помазание. Власть в России выбирается Господом Богом.

— Но у нас ведь разные были помазанники, разные цари. Я не спорю. В Клубе главного редактора "Правды.Ру" в гостях был руководитель канцелярии императорского дома. И я начала спорить, что разные были цари, и некоторые очень любили другие страны, а не Россию. На что он сказал, что это не вам решать, какой был тот царь, который даже любил Пруссию…

— Так затыкают рот нам — смертным.

— И он так убедительно говорил, что не вам это решать, значит историей было велено, значит так должно было быть, и в его деятельности была масса положительных сторон… Мне тяжело было спорить с такими аргументами.

— Когда Владислава Польского на Московский престол венчали, это был идеальный царь для России. То, что его сверг Минин и Пожарский — это было огромное преступление. Надо было его оставить, у нас тогда была бы польская династия, а Москва была бы окраиной Варшавы.

— Аргумент, что выборы все сфальсифицированы, потому что невозможно их провести, — я понимаю. События на Болотной после выборов, они были хаотичные, спонтанные? Это истинный народный гнев был или… Как вы считаете?

— Это было начало Оранжевой революции. Оранжевая революция, в Москве происходит, или в Тбилиси, или в Белграде, в Киргизии — она все время использует выборы. Выборы — это элемент Оранжевой революции. Когда происходят выборы, противная — оппозиционная сторона оспаривает эти выборы, говоря, что они сфальсифицированы, что у них украли голоса. Поскольку момент выборов — это момент консолидации всего народа, весь народ, кроме меня, конечно, идет на выборы и консолидируется. И вдруг народу говорят, что выборы — обманные, лживые. Возникает импульс возмущения, такого гнева. Этот импульс подхватывается, аккумулируется, и при помощи современных технологий, в том числе компьютерных, этот импульс создает толпу.

Приходят на площадь люди, возмущенные этим. Эту толпу, как правило, разгоняют в нарушение прав выборных, ее разгоняют — после этого разгона они приходят снова в большем количестве. Это достигает огромного размера, потом начинается схватка с властью, возникают трупы, кровь, власть обвиняется в насилии и демонизации.

И если это слабая власть — ее свергают с помощью крылатых ракет. Если она более сильная — ее начинают медленно травить и мучить, как это происходит сейчас с Путиным.

— Кому это выгодно?

— Врагу.

— Враг — это кто?

— Я даже не знаю, кто. Я думаю, что враг — это тот, кто в 91-м году нас оккупировал. А кто нас оккупировал?

— Это американский империализм?

— Нас оккупировали те силы, которые, может даже, оккупировали Америку — параполитические силы, которые, по существу, выстраивают композицию и претендуют на управление историческим процессом. Это очень мощные силы. Такие силы, кстати, претендующие на управление мировым процессом были и в Советском Союзе — Сталин претендовал на управление историей, и даже довольно успешно справлялся.

— Между прочим, у него-то были основания претендовать…

— И он управлял историей. И вот теперь Сталина нет, а эти мировые, транснациональные силы, они стремятся управлять историей.

— То есть это какие-то финансовые структуры?

— Это сложная система. Они гнездятся в финансовых институтах, в мощных корпорациях транснациональных, в закрытых центрах, таких как "Рен Корпорейшн", Бейдельбергский клуб. Они в разведках. Это удивительный такой надличностный разум, который рассредоточен по структурам, по институтам, и действует, тем не менее, синхронно.

Это воздействие на мир мощнейшее, и те зоны, которые не поддаются влиянию, они колоссально всегда успешны.

— Очень похоже на теорию мирового заговора. А какая конечная цель? Влияние? Что, они хотят денег заработать или что? Или в своем будущем — лучшие уголки Земли прихватить? Что?

— Там очень много целей. Самая простая цель — это захват ресурсов. Но кроме этого есть космогоническая. Метафизическая цель, ведь история — она движется не столько геополитическими, экономическими мотивациями, если только противоречия нет — космогоническими религиозными мотивами. Об этом сказал Лавров как-то на совещании, когда он свою коллегию создал.

— Про религиозные мотивы? Лавров сказал про религиозные мотивы?

— Лавров сказал, вы представляете? Лавров…

— Я не представляю — он очень конкретный политик.

— Он — не конкретный политик, все конкретные политики — проигрывают. Они либо в тюрьме, либо в могиле. Сейчас сталкиваются неконкретные политики.

— Но он жесткий, прямолинейный, он всегда так четко формулирует позицию.

— Вы давно с ним пили кофе?

— Я никогда с ним не пила кофе.

— Ну так поверьте, Лавров — это метафизик, и он сказал, что вы изучаете историю по экономическим и геополитическим учебникам мотиваций, вы должны изучать историю по историям религий. Потому что в мире сейчас схватка гигантских религиозных моделей космогонических. Скажем, американская модель — "град на холме", которую Буш выдернул. И через эту модель они пытались захватить инициативу в мире — это абсолютно религиозная метафизическая модель. А исламский мир, вы что, думаете, это политическая модель, что ли?

— Нет, это абсолютно религиозная модель.

— Повторяю, в мире идет схватка огромных религиозных моделей.

— А как быть с европейскими Скандинавскими странами, в которых, как я читала, сейчас религиозность близится к минимуму. Они так спокойно живут, что им уже вот это — не надо.

— Я о классических религиях. Есть же неклассические верования. То, что еще Путин сказал в валдайской речи — он обвинил Европу в сатанизме, что Европа теряет свои традиционных христианские ценности, впадает в это гомосексуальное безумие, вырождается. Он утверждает, что Европа — это Содом. Содом — это тоже верование.

— У меня одноклассница живет в Берлине. И когда я шпильку кинула, что они там свихнулись с этими гомосексуальными отношениями, она сказала, ты понимаешь, вот мы в Европе считаем, что во всем виноват исламский фундаментализм, что это они специально насаждают в Европе для того, чтобы европейские люди не плодились, не размножались. И тогда арабский мир завоюет всю Европу.

— Никто европейцев не унижает — трахайтесь день и ночь и размножайтесь. Я говорил с немцами, которые тайно ужасаются от того, что сделали с Германией после 45-го года, и вот эти настроения антиисламские — они в конце концов выродятся не только в антиисламские настроения.

— Это не только Германия, это и Скандинавия. И Европа — в Англии, во Франции, что творится! Кстати, прошла новость о том, что Евросоюз сказал, что Германия должна принимать больше мигрантов, потому что сейчас она принимает мигрантов недостаточно по сравнению с другими странами.

— Да ради Бога.

— А зачем нужно вообще принимать сегодня мигрантов, чтобы распутывать завтра проблемы? Зачем?

— Вы рассуждаете, как Гиммлер. Вы рассуждаете, как Кальтенбруннер. Вы рассуждаете, как Мюллер из Гестапо.

— И все же мне не понятно, зачем нужно их принимать? Где родился — там и пригодился.

— Вот я говорю, Германия терпит-терпит, а потом все это сбросит к ядреной фене. По моим прогнозам, в Европе назревает создание нескольких фашистских государств. Первым фашистским государством будет Австрия — она уже однажды им чуть не стала. Но не стала, там задавили этого мужика, но там все тлеет. В Германии, которую закатали в асфальт после 45 года, там под асфальтом такие растут грибы и цветы — они этот асфальт разнесут вдребезги. Поэтому не все будет так, как сейчас. История не останавливается ни на секунду. Исторические часы все время тикают, и мы накануне гигантских экспромтов.

— Это будут именно экспромты? Это связано с Европой или это связано с Сирией?

— Это связано с миром в целом, а может даже — с галактикой.

— Но конца света не будет? А то обещали же 23 декабря. Долго готовились, потом долго отмечали.

— Я думаю, что конца света не будет, потому что свет бесконечен. И формула мира — это Е=мс², это скорость света будет больше и больше.

— Но ведь Ванга говорила, что мир ждет, и что Россию ждет огромное будущее.

— Ванга замечательная. Я живу по Ванге. Я шагу не могу сделать, чтобы не сослаться на Вангу.

— Вы шутите?

— Я и к вам пришел, потому что в книге прочитал: "Сын мой, иди в "Правду.Ру" и здесь тебя ждет волшебная встреча, которая определит твое будущее".

— Я думаю, вы сами определите ваше будущее. Я послушала вас и прихожу к выводу — может быть, все не так уж и плохо? Может быть, все, наоборот, хорошо?

— Веруйте, дщерь моя!

Читайте самое интересное в рубрике "Общество"