На столичного градоначалника свалили вину за пожар Москвы

События, последовавшие за вступлением армии Наполеона в Москву осенью 1812 года, настолько потрясли россиян, что как только столица была оставлена неприятелем, сразу же начались поиски "виноватых". И хотя, откровенно говоря, имя таковым было — легион, но в итоге все взвалили на одного человека, графа Федора Ростопчина. Однако справедливо ли это?

Фото:

На столичном Пятницком кладбище покоится прах графа Ростопчина, чье имя по-прежнему связывают с поджогом Москвы в 1812 году. Христиане без малого 2 тысячи лет вспоминают пожар Рима при императоре Нероне, а тут едва-едва 200 лет набежало. Вот и Федор Васильевич сумел возбудить вокруг своего имени страсти нешуточные. Не только после своей отставки, но и после того, как его положили в гроб, бывший московский градоначальник продолжал возбуждать вокруг своего имени кипение и бурление.

Граф Семен Воронцов, бывший с Ростопчиным на дружеской ноге, сравнивал его с князем (уже титульное повышение!) Пожарским и при этом отдавал предпочтение первому, поскольку его дело было "трудно исполнимо", чем за 200 лет до этого. Русский историк и писатель Сергей Николаевич Глинка восторженно писал в 1845 году: "Справедливо можно сказать, что глас Божий слышан был и в голосе народном, когда в 1812 году граф Ростопчин был назначен главнокомандующим в Москву, а на Москву смотрела Россия".

Читайте также: Мельница мифов: Кто лишил Кутузова глаза?

Мнения отдельных прозорливцев не в счет — общественное мнение настолько сильно наэлектризовано против Ростопчина, что после своей отставки тот не смог более оставаться в Первопрестольной. "Немалую роль в этой злобе играли мотивы личной корысти", — заключает русский историк Александр Александрович Кизеветтер. Ученик В. О. Ключевского верно подмечал: "Вернувшись после ухода французов на старые пепелища, москвичи принялись подсчитывать только что понесенные материальные потери.

Итоги этого подсчета, естественно, вызывали в них горькие сетования на судьбу, а человек так уж устроен, что ему всегда служит некоторым утешением возможность выражать свои сетования на судьбу в форме личных обвинений против определенного виновника своих несчастий. Этой особенности человеческой психологии Ростопчин, несомненно, был обязан многими нападками на него со стороны перенесших французский погром москвичей в таких случаях, в которых всего справедливее было бы винить общий ход событий". И, добавим, власть у нас всегда любили и ругать, и поругивать.

Безусловно, неординарные личности вызывают разноречивые отклики о себе. Кизеветтер, в частности, упоминает Кутузова также в свое время вызывавшего у публики и неумеренные восторги, и проклятья. Но прошло время, и о нем стали судить намного спокойнее — а вот главнокомандующий Москвы продолжал вызывать споры, переходящие в ругань среди дискутирующих. И если одни восхваляли Ростопчина неумеренно (граф де Сегюр (de Ségur) изображал своего тестя как рыцаря без страха и упрека), то другие им в пику делали из него чудовище, сплошь состоящее из одних пороков и преступлений (например, французский актер Домерг (Domergue), лично пострадавший от действий Ростопчина в 1812 году). Между двумя противоположными точками зрения лежит не истина, а, как верно подметил Гете, проблема.

Невозможно не согласиться с умницей Кизеветтером: "На наш взгляд, уже a priori (на основании ранее известного — Ред.) нельзя предположить, чтобы заурядный и посредственный человек мог привлечь к своей личности такое обостренное внимание и такие оживленные споры даже своими ошибками, как это случилось с Ростопчиным". Не избежал отрицательного обаяния этой личности и великий Лев Толстой, нарисовавший в "Войне и мире" Ростопчина самыми мрачными красками. Теперь даже интересующиеся историей школьники знают, что роковую роль в негативной репутации Ростопчина сыграла военная хитрость главнокомандующего Кутузова, которого писатель противопоставлял московскому градоначальнику. Хитрый лис Михаил Илларионович, как настоящий военачальник, скрывал свои думушки даже от собственной подушки и к чему ему было раскрываться перед Федором Васильевичем. Пусть себе готовит Белокаменную к еще одному сражению у стен Кремля, а мы в Филях с Барклаем уже решили ее так оставить. Бородина хватило и французам, и нашим. А что знают двое, говорил Мюллер-Броневой, то знает и свинья.

Савгуста 1812 года в мелочных лавках Москвы продавались лубочные портретики Наполеона по копейке за штуку. В народе поговаривали, что их выпустили по распоряжению Ростопчина, чтобы русские мужики знали как выглядит французский император и могли бы его, опознав, поймать. Современник писал: "Чего не выдумывают на бедного Ростопчина, — сказал Ростопчин с видом самодовольства и тотчас, с живостью, взяв карандаш, подписал под портретиком: "Ну право, дешево и мило. Покупайте и харью этой ж…у подтирайте". Вообще-то Ростопчину не была свойственна грубость, но соленое словцо всякий раз срывалось с его уст, когда речь заходила про Бонапарта. Или как он сам про себя говорил: "Как скоро начинаю прославлять этого мошенника, так нехотя навоняю". Лев Толстой вполне мог бы это оценить.

Подобные дурацкие шутки в тогдашней среде московского барства воспринимались на ура — других и не понимали, и не ценили. Но Ростопчин был не просто гаер, охочий до низкопробных штучек. Главнокомандующий столицы был мизантропом. "Человечество было для него скопищем дураков и подлецов, — заключает Кизеветтер. — Изъяны его духовной личности проистекали не из бедности натуры, а из черствости души. Личность Ростопчина — один из ярких образцов того, в какой сильной степени умственные дарования могут иногда обесцениваться дефектами сердца".

Возможно, этими изъянами и объясняются некоторые мелодраматические театральные эффекты, к которым прибегал граф Ростопчин. Особенно когда он публично сжег свою усадьбу в Вороново с тем, чтобы она не досталась врагам. Позже он неоднократно по случаю и без восклицал: "Я сжег Вороново!".

Что касается сожжения Москвы, то давным-давно историки пришли к заключению, что поджигатели действовали на свой страх и риск. Ростопчин мог косвенно способствовать появлению в Москве пожаров, но не призывал к этому напрямую. Если такие приказы кто-то и отдавал, то в архивах не сохранилось документальных свидетельств, что этим человеком был тогдашний столичный градоначальник.

Наоборот, до нас дошло письмо графа к жене в Ярославль от 11 сентября 1812 года, в котором он пишет: "Моя мысль поджечь город была бы полезной до вступления злодея, но Кутузов меня обманул, и когда он занял позицию в шести верстах накануне отступления от Москвы, было уже поздно". И далее Ростопчин сожалеет, что не он сжег Москву. Такое признание, сделанное не на публику, а "другу сердечному", дорогого стоит. Во всяком случае, большая часть историков объективно оценила излишне демонизированого господина Ростопчина.

Однако, увы, это случилось уже спустя годы. А вскоре после окончательной победы над Наполеоном граф Федор Васильевич Ростопчин, немало сделавший для того, что бы эта победа состоялась, был вынужден покинуть Россию, которая видела в нем лишь виновника московского пожара. Неблагодарные московские обыватели забыли все: и эффективную деятельность руководимой непосредственно Ростопчиным столичной полиции по поимке французских шпионов, и формирование ополчения, чем Ростопчин тоже занимался лично, и титанические усилия графа по спасению культурных ценностей столицы, и, наконец, оперативную расчистку завалов, уборку трупов (что предотвратило эпидемию среди выживших), и возведение временных строений в оставленной французами Москве…

Читайте также:1812 год: надо ли было сдавать Москву?

Все это было сделано при непосредственном участии Ростопчина, благодаря его самоотверженному труду, Москва была восстановлена в рекордные по тем временам сроки. Однако сколько бы ни трудился на благо Отечества Федор Васильевич, все равно от злых языков неблагодарных обывателей не смогли защитить его ни благорасположение Государя, ни государственные награды. В итоге измученный и больной Ростопчин в 1814 году уехал в Париж, где и жил до 1823 года. Только тогда он вернулся на Родину, но, как оказалось, лишь для того, что бы прожить три года в отстроенном после пожара Воронове в полном забвении и одиночестве.

Что же, как видно, действительно нет пророка в своем отечестве - однако все-таки самый беспристрастный судья, имя которому время, расставил все на свои места. И настоящий русский патриот, талантливый государственный деятель граф Федор Васильевич Ростопчин по праву занял свое место среди настоящих героев 1812 года…

Читайте самое интересное в рубрике "Общество"