Японский моряк при дворе императрицы

Модное понятие мультикультурность означает попытку примирить различные образы жизни, обусловленные национальными традициями. Сейчас, в период великого движения народов, это весьма актуально. Между тем, взаимопроникновению культур — века, один такой пример случился в России задолго до утверждения Киплинга, что Западу и Востоку никогда не сойтись.

Фото:

А было так, японская шхуна "Синсе-мару" в 1783 году попала в сильный шторм, затем семь месяцев скиталась по Тихому океану, после чего ее выбросило на берег при­надлежавшего России острова Амчитка.

От смерти спасся капитан Кодаю и несколько членов его экипажа. Им повс­тречались русские промышленники, за которыми через три года должен был придти корабль. Других вариантов вы­браться с острова не было, и оказавшиеся на острове японцы вынуждены были здесь остаться и постепенно на­чать осваивать русский язык. Они при­знали что язык у нас красивый, емкий, но очень уж трудный, потому что "в русском алфа­вите буквы хотя и имеют звук, но совер­шенно не имеют смысла". Кроме того в японском языке нет следующих русских звуков: согласных — в, ж, л, ф, ч, ц, ш, щ; гласных — е, ы, и им надо было научиться их произносить!

Спустя три года обещанный корабль наконец-то пришел, но… разбился возле самого входа в бух­ту. Еще несколько лет ожиданий были бы слишком тяжелым испытанием и для русских, и для японцев, поэтому из остатков корабля они соорудили что-то вроде похожего на судно и добрались на нем до Кам­чатки. Однако вопрос о возвращении японцев домой мог быть решен только лишь в Санкт-Петербурге, а значит их "старшему" предстояло ехать туда!

Читайте также: Головнин: пленник Японии и автор бестселлера

В 1789 году шесть остав­шихся в живых японцев (остальные умерли от цинги и лишений) прибыли в Иркутск, где встретили других своих сооте­чественников, которые приняли пра­вославие и решили навсегда поселиться в России. Их примеру последовали и некоторые члены из экипажа капитана Кодаю (так, матрос Седзо стал Федором Степанови­чем Ситниковым, а Синдзо — Николаем Петровичем Колотыгиным). Причем сделали они так отнюдь не из-за любви к бескрайним русским просторам, а в силу суровой необходимости. В Японии действовал закон, запрещавший простым японцам удаляться без разрешения властей от берега дальше, чем на три дня по времени пути, дабы они не могли встретить на море европейцев и, не дай бог, научиться у них чему-нибудь плохому. А провинившегося по возвращении ожидала кара — смертная казнь!

В Иркутске японцы познакомились с членом Пе­тербургской академии наук Кириллом Густавовичем Лаксманом, который принял в их судьбе самое живое участие, и от­правил в столицу прошение о возвра­щении японских моряков на родину. Непонятно почему, но ответ не пришел, и Лаксман предложил Кодаю поехать в Петербург лично. 15 января 1791 года они вместе покинули Иркутск.

По дороге к императорскому двору

За время долгого путешествия к сто­лице Кодаю смог как следует изучить и Россию, и ее народ. Конечно же, япо­нец восторгался русскими просторами, которые по сравнению с Японией, где экономили каждый клочок земли, каза­лись ему просто необъятными. Он был внимательным наблюдателем и за­мечал и меньшую плодородность почвы, и многие другие тяготы нашего земледелия, но самое главное — малое употребление русскими риса посчитал за свидетельство нищеты.

Русских людей он описывал как вы­соких, белокожих, голубоглазых, с крупны­ми носами и каштановыми волосами. В целом они показались ему людьми уважительными, миролюбивыми, от­важными, решительными, не любящи­ми праздности и безделья. То есть, во многом его описание решительно расходится с тем, что о нас писали западноевропейские путешественники, побывавшие в России в то время.

В июне 1791 года прибывшего в сто­лицу капитана Кодаю торжественно пригласили в Царское Село. Прием был длитель­ный и чинный, он произвел на японца, явившегося ко двору в своем национальном костюме и с самурайскими мечами за поясом, очень сильное впечатление. Впрочем, близко к сердцу приняла его историю и Екатерина Вели­кая. А когда императрица подала ему руку для поцелуя, то, не зная, чего от него хотят, он трижды ее лизнул, выразив, таким образом, глубочайшее почтение (сущность поцелуя в то время была для японцев совершенно непостижима — вот сколь глубокими были отличия в ментальности европейцев и японцев того времени).

Тем не менее, Кодаю, привыкшему к сложным ритуалам у себя на родине, показалось, что в России императорские особы де­ржатся очень просто. А когда после одного из приемов радушный наслед­ник престола Павел Петрович посадил его в свою карету, да еще и сидел с ним бок о бок, это для него стало настоящим потрясением, поскольку для любого японца подобная ситуация была настоящим святотатством по от­ношению к божественной императорс­кой особе.

Читайте также: Русская разведка на сопках Маньчжурии

Кодаю охотно рассказывал о своей родине в университетах, школах, на светских приемах и даже в публичных домах. Японец понимал, что вызывал интерес своими экзотическими странствиями и принадлежностью к далекому неведо­мому народу, поэтому на все светские встречи он являлся в традиционном японском костюме — шелковом кимо­но, японских шароварах хакама и с ко­ротким мечом вакидзаси за поясом.

Диковины чисто российского формата

Впрочем, было чему изумляться в России и японцам. Например, они столкнулись с тем, что в России для прививок от оспы использовали гной из оспенной язвы крупного рогатого скота. Что больше половины населения брали для хозяйства воду прямо из реки, тогда как колодцы копали толь­ко в сельской местности. Обратили они внимание, что все русские очень любили хвастаться и рассказывать о своем богатстве. И что в России было мало нищих, а подаяние просили тюремные арес­танты. Удивительным было и то, что люди после бани обсыхали в исподнем. Поэтому, когда Кодаю облачился после нее в юката (легкий халат), то произвел этим настоящую сенсацию, а его примеру последовали многие окружающие.

Чего он совершенно не увидел в Рос­сии, так это паланкинов. Причем рус­ские не хотели верить тому, что в Япо­нии они служат для переноски людей: "Не может быть, чтобы люди застав­ляли других людей возить себя, это же грешно!"

Как это ни странно, но о знаменитом русском пьянстве Кодаю в своих записках в жизни в России не упо­минал ничего, этого порока он вроде бы совсем не заметил (это к вопросу о том, где в это время больше пили!), но зато много рассказывал о публич­ных домах, которые, по его словам, ему очень понравились, существовали впол­не легальным образом и пользовались большой популярностью у русских людей самого различного звания и достатка. Поразило японца богатое убранство этих заведе­ний, а также обходительность девушек, которые не только не брали с него пла­ты, но даже и сами дарили ему подарки.

Он также очень подробно описал все встречавшиеся ему за время путешествия… отхожие места, поразившие его прямо-таки в самое сердце. Ведь в Японии было в обычае строить их на столбах, а падающие на землю фекалии собирать и продавать в качестве удобрений для рисовых полей! Никто из японцев не пил коровьего молока, крупного рогатого скота было очень мало, лошади — только у самураев. Поэтому чем же удобрять поля? Вот этим самым они их и удобряли! А тут столько "богатства" и зимой это все просто замерзает, тогда как летом и вовсе пропадает безо всякой пользы! Впрочем, он отметил, что благодаря наличию стольких облегчительных мест, в России нет проблем с добычей селитры (которую в то время получали из земли, добываемой в окрестностях "заходов"!) и благодаря ее высокому качеству и порох в России отличный!.

В позабытой стране

Наконец, после знакомства с жиз­нью столицы, капитан все же получил разрешение вернуться на родину. Императрица подарила ему на проща­ние табакерку, золотую медаль, 150 червонцев и микроскоп.

Правительство решило использовать сложившуюся ситуацию для установле­ния отношений с Японией, и 20 мая 1792 года вместе с остав­шимися в живых тремя японцами на борту бригантины "Екатерина" первое русское посольство отправилось к ее берегам. Чтобы в случае неудачи не было ущерба престижу России, ему придали полуофициальный характер.

Читайте также: Русские меховые короли - роскошь и рок

9 октября 1792 года посольство при­было в Японию. Его ограничили в перемещении по городу и установили за ним строгий надзор, а всем прибывшим с ним японцам было запрещено возвращаться в родные места и рас­сказывать обо всем, что они увидели за пределами своей страны. Вот как строго японские власти старались в то время оградить свою страну и свой народ от влияния чужеземной культуры.

Затем русский корабль отправился обратно, а вот вернувшихся домой японцев принялись допрашивать обо всем, что с ними случилось. В этих до­просах участвовал придворный врач Кацурагава Хосю, который со слов Кодаю написал большой труд "Хокуса монряку" ("Краткие вести о скитаниях в Северных водах"). Но это уникальное сочинение было тут же засекречено и хранилось в императорском архиве вплоть до 1937 года, когда его наконец-то напеча­тали, хотя и очень ограниченным тиражом.

Интересно, что капитаном Кодаю был составлен и первый русско-японский словарь. В нем содер­жался и обширный на­бор ненормативной русской лексики, показавшейся ему, однако, вполне общеупотре­бительной (вот только с этим и сейчас у нас мало что изменилось, хотя с того времени и прошло ровно 220 лет!).

Русское посольство пробыло в Япо­нии до конца июля 1793 года, и ему удалось даже получить разрешение на доступ в Нагасаки одного русского корабля в год. Однако российское правительство этим разреше­нием так и не воспользовалось, а со смертью в ноябре 1796 года Ека­терины Великой о Японии в России все просто позабыли, так как уж очень она была от нас далеко!

Читайте самое интересное в рубрике "Общество"