Император Павел I, вероятно, самый известный царь, которому промыли косточки и до, и после. А подробности его убийства "по болезни" известны всему миру. Причём даже из первых уст цареубийц. Последним позже пожаловали чины, ордена, крепостных и деньги.
Павел был действительно неоднозначной личностью. В течение 200 лет его хвалили, хаяли, но не забывали. Ведь к его смерти приложил руку и его наследник — Александр I. Это нормально, когда речь идёт о власти. Такие же примеры за тысячелетия были в любой стране. Главное — как подать смерть порфироносца.
А начнём мы с известного графа Алексея Аракчеева, который был фаворитом и у папы, и у его сына. Правда, бывший любимец царя Павла I был им сослан в своё имение в Грузино в Новгородской губернии. За какую-то провинность. И очень переживал. Но вот 10 марта 1801 года к нему пожаловал неизвестный посланец и передал ему письмо.
В письме было несколько строк: "С получением сего извольте, граф Алексей Андреевич, ехать в Петербург и явиться ко мне. Павел".
Вопрос был один — гнев или милость. А ехать надо было 140 вёрст по распутице.
Павел, конечно, понимал, что вокруг него зреет заговор. Даже, несмотря на уверения петербургского генерал-губернатора Палена, что "в Багдаде всё спокойно".
Но почему тогда регулярно Пален навещал наследника Александра, шли доносы, анонимки с указанием имён заговорщиков? И, к своему ужасу, государь, который чаще бывал подвержен в делах сиюминутным эмоциям, а не держал быка за рога как твёрдый политик, понимал, что не может положиться даже на тех приближенных, которым он доверяет. Даже своему бывшему камердинеру, возведённому в ранг обер-шталмейстера, Ивану Кутайсову.
Может быть, поэтому накануне своей гибели он начинает вспоминать о тех, кого он недавно отдалил от себя. Первым в его списке и оказался Аракчеев, которому он сам дал в герб девиз "Без лести преданный". Но Аракчеев всё не прибывал, а главный заговорщик Пален, не моргнув глазом, заявил царю, мол, я его арестовал. В Петербург могут являться только по распоряжению генерал-губернатора. А время убийства приближалось.
Павел не стал тратить время на гнев и приказал Палену срочно доставить Аракчеева во дворец. По доносам, переворот должен был произойти 13 марта. И Павел надеялся на защиту хорошего администратора, графа Аракчеева.
В нижнем этаже Михайловского замка проживала фаворитка царя Анна Петровна Гагарина, ей он и послал записку: "Дорогая, скоро я завершу великий удар".
Женщины они и есть женщины. Скоро об этой записке стало известно её подругам и друзьям этих подруг. То бишь фон дер Палену. С переворотом надо было спешить. Приезд Аракчеева в столицу дал повод Палену ускорить цареубийство. Оно было перенесено на 11 марта. Правда, наследник, ещё не веря в успех предприятия, готовил свои пути отступления.
Утром 11 марта, когда Аракчеев мчался на санях из Грузина в Петербург, наследник престола, великий князь Александр Павлович, был в Таврическом дворце. Бывший дом Потёмкина, потом дворец Екатерины II, был отдан из ненависти к фавориту царём Павлом под казармы Семёновского полка. А шефом полка был наследник — Александр, который весьма благосклонно принял военные экзерсисы от командира роты капитана Николая Сергеевича Тимашева. Но когда они вместе сели пить чай, к удивлению капитана, будущий наследник со слезами обратился к нему: "Спаси меня!"
Оказалось, что накануне граф Пален показал указ царя (фальшивый ли?) отвезти великого князя в крепость, а великую императрицу в монастырь в Новгородской губернии. Дальше пошли слова о подозрительности Павла и слова об уверении Палена, что если ничего не произойдет, господину наследнику придется отправляться в крепость.
На что Тимашев верноподданно заявил:"Ваше высочество, сию минуту готов умереть за вас. И офицеры, и солдаты роты готовы сделать то же самое. Приказывайте".
Наследник отвечал, кстати, обращаясь по имени и отчеству к капитану: "Ты же знаешь, как им недовольны в гвардии и обществе, многие решили государя уговорить отречься от престола, а меня провозгласить императором.
Как ни тяжела мне эта участь, и как ни страдаю я во имя спасения России, нашей фамилии, вынужден на это согласиться. Ну, если не получится, спаси меня Бог!"
На вопрос Тимашева, что прикажет наследник, тот всего лишь приказал на случай бегства иметь две подставы троек хороших лошадей. Надо было в случае чего уехать в Ораниенбаум. Там, мол, уже заготовлено судно в виду Кронштадта, которое сможет увезти Александра за границу. Лёд уже к тому времени очистил Финский залив.
Тимашев принял под козырек, заготовив три лучших тройки, а корабль, по слухам того времени, подготовил адмирал Чичагов. Может быть, здесь кроется безнаказанность адмирала, который выпустил огрызки наполеоновской армии зимой 1812 года в районе реки Березина.
Не будем затягивать историю, Аракчеев был на въезде на Московскую заставу арестован Паленом. Солдаты злорадствовали его унижению: "Попала говядина в щи".
У Аракчеева были красные отвороты мундира. А напарник его тихо произнес, что быть беде, надо было с тайною ехать, а "не к шлакбамам подкатывать". Но дело было сделано, и утром Аракчеев услышал новый приказ: император Павел скончался, а новый, Александр Павлович, повелевает ему возвратиться опять в Грузино.
Ну а что капитан Тимашев? Через три года после смертоубийства государя Аракчеев был призван императором Александром в Петербург и вновь вознесся до всяческих милостей. Но вот капитана Тимашева ждала другая участь. На третий день после убийства царя к нему пришёл полковой адъютант Семёновского полка, князь Волконский, и приказал взять ему отставку по высочайшему повелению. И отправляться, правда, уже полковником в свои уфимские деревни. Там ему и сообщили, что въезд в столицу ему воспрещён, и чтобы на глаза императора он не смел показываться.
Действительно, через 20 лет Александр путешествовал по Приуральским губерниям и временно остановился у губернатора Эссена, который временно снимал угол у "ссыльного" Тимашева. Но когда местное дворянство и чиновничество должны были представляться императору, последовало повеление губернатора Тимашеву, чтобы его духом здесь не пахло — мол, выезжай в свою деревню. Свою опалу Тимашев так и не разгадал до конца жизни.