Когда-то министр иностранных дел Англии лорд Джордж Гренвилл заявил: "Несчастия императрицы Евгении велики, но она заслуживает их. Война с Германией было делом её рук".
И многие были с ним согласны. Тем более, что после полного разгрома "великой" Франции времён Второй империи новой Германией, которая вышла из Пруссии, стало появляться немало документов о причинах франко-прусской войны 1870 года.
Конечно, главный зачинщик победоносной войны — канцлер Бисмарк, что не снимает вины с жены императора Наполеона (племянник Наполеона I). Эмоции — не лучшее средство для мужского единоборства. Правда, французы нередко сменяли ненависть на любовь и обратно. Так произошло и с императрицей Евгенией. Как только немцы ушли из Парижа, правда, прихватив с собой пару провинций, французы стали жалеть бывшую правительницу, считая, что она и так претерпела трагическую судьбу. Вступив на императорский трон из рядов простых смертных и потерявшая вскоре и мужа, и престол, и сына, она всё-таки достойно себя вела в годы войны.
Говоря о франко-прусской войне, Евгении предъявляли несколько обвинений. Первое — её окружение не обращало никакого внимания на печальное состояние французской армии. Второе — не принимая в расчет количественное и качественное превосходство немцев, она всё-таки вовлекла Францию в гибельную войну из-за династических интересов. И, наконец, именно она помешала Наполеону III заключить союз с Австро-Венгрией и Италией, которые могли бы изменить ход войны.
Так или не так, через 150 лет можно порассуждать на каком-нибудь историческом ток-шоу. Но тогда надо было воевать. И Евгения лучше мужа понимала угрозу, исходящую из Германии. Даже её противники позже признавали, что она не разделяла сентиментальность Наполеона по отношению к немцам. А Германии она противопоставляла Австрию, которую, правда, накануне Бисмарк уже поставил на войне в угол. "Отец" объединённой Германии прекрасно знал это, поработав послом не только в Российской империи, но и во Франции. Россию уважал, но потомка Наполеона презирал.
Бисмарк также хорошо знал, что энергия, настойчивость и сила воли императрицы были намного выше, чем у её мужа — "большой посредственности". Арабов бить — это не в Европе воевать. И, чтобы оказать противодействие Евгении, канцлер послал во Францию прусского дипломата фон дер Гольца. Незадолго до битвы при Садовой, в 1866 году, когда пруссаки разбили австрийцев, заявив всему миру, кто в Германии хозяин.
Хотя Бисмарк и обвинял своего посла, что тот влюбился во французскую императрицу, но… говоришь одно, а делаешь другое. Фон дер Гольц среди своих ухаживаний не забывал стращать Евгению, предсказывая Франции гибель, если она будет противиться прусским планам. Подобные угрозы слышал и Наполеон, который в отличие от жены не хотел идти на военный конфликт.
Дипломат писал Бисмарку: "Он — конченый человек".
Действительно, своим вмешательством он мог спасти Австрию. Но племянник того Наполеона был нерешителен. Может быть, вспомнил "оборону Севастополя". И, как говорили его близкие, где ему вести решительную политику, когда он позволяет своей собаке прогнать себя с кресла. Его бездействие в 1866 году привело его позже к смерти, а Францию к очередной республике.
После разгрома при Садовой маршал Канробер и генерал Лебрен обедали у императрицы. Наполеон был бледен и ничего не говорил.
Зато Евгения говорила много: "Поражение Австрии нанесло Франции удар по духовному и материальному могуществу. Нам необходимо увеличить свою армию".
Но генералы, как это бывало не раз, обманывали императрицу. Накануне войны военный министр Ниэль заявлял, что у Франции самая лучшая армия в мире, и "только от нашей щепетильности мы не объявляем войны".
Немцы уже тогда могли мобилизовать 800 тысяч человек, французы только 400 тысяч. И всё же Евгения, как многие женщины, чутьем угадывала ложь в чужих уверениях, даже похожих на правду. Но последнее слово было за императором.
Была ли она виновата в развязывании войны? Сам Бисмарк это опроверг. Провокации — сильная сторона агрессора. И она давно в ходу истории. Позже он сам разоблачил Эмскую депешу, ставшую поводом к немецкой агрессии. Бисмарк не скрывал, что сам извратил слова телеграммы об отказе короля принять французского посла Бенедетти, придав им оскорбительный для Франции смысл.
"Если бы дело с депешей не выгорело, мы бы придумали что-нибудь другое", — ухмылялся победитель Парижа.
Но на тевтонскую грубость надо было отвечать. Однако чем?
Наполеон уже был не в силах даже сесть на коня, и он был даже готов снести прусскую пощечину. Другой была его жена, которая понимала, что унижение погубит её династию. И что рано или поздно немцы всё равно найдут повод для войны с Францией. Она настояла, чтобы муж поднял перчатку, брошенную ему Бисмарком. Да, она была виновата, но она и не была виновата. Честь Франции ей была слишком дорога, как и будущее её сына. Да и в силу армии, по словам её генералов, она всё-таки верила.
Мак-Магон говорил: "Она была уверена, что война закончится через недели две".
Обвинение её против союза с Австрией и Италией против немцев? Мнения уже столетие назад расходились: это и оборонительные союзы, и римские дела. К тому же австрийский император обещал помощь Наполеону в том случае, если он победит. Это нам знакомо по Великой Отечественной.
И вот папа с сыном на фронте. Евгения осталась регентшей. В стране неспокойно. Проблемы не только с продуктами, но и с поставками в армию. В стране растёт недовольство. А вести с фронта неутешительные. Проигранные сражения, сданные крепости...
А тут ещё политические баталии: правительство требует возвращение Наполеона в Париж, а парламент распускает это самое правительство. А тут ещё коммунары... Евгения уже не думает о спасении династии, она думает о спасении своей страны. "Смерть императора во главе армии" казалась ей единственным почетным выходом. А на телеграмму от 2 сентября, что её муж сдался с армией, она ответила криком: "Нет, он наверняка убит!"
Её мысль остаться с парижанами и перенести позор немецкой оккупации, прервали возмущённые горожане, которые хлынули к Тюильри. Народ мог бы совершить над ней самосуд в стиле 1793 года. Но князю Меттерниху и итальянскому послу удалось её вытащить из дворца, и вскоре её переправили в Англию.
Даже в изгнании она оставалась по-прежнему француженкой. Когда прусский посол в Англии Берншторф добивался у неё согласия на "необходимую жертву" — аннексия Эльзаса и Лотарингии — она наотрез отказалась. И всё свое влияние употребила на то, чтобы условия мира не были оскорбительными для Франции. Надо отдать должное республиканскому правительству, своему представителю в Лондоне оно поручило передать низверженной императрице благодарность.
Даже Бисмарк позже писал: "Она была необыкновенная женщина, необыкновенная не только своей красотой…"
А нам лишь стоит добавить, что она добилась своего триумфа, дожив до 1920 года. Эльзас и Лотарингия снова стали французскими. Надолго ли...