Наталья Васильева-Халл, известная в официальных и неофициальных источниках как девушка с фотоаппаратом и ветеран русского рока, в своем архиве хранит, пожалуй, всю историю рок-движения закрытой тогда советской страны с 1974 года. О тусовках, неформалах и уникальной коллекции-летописи она рассказала главному редактору "Правды.Ру" Инне Новиковой.
Читайте также: "Мы с Виктором Цоем не ждали перемен"
— Наталья, как вы вообще оказались в тусовке? Ведь было практически невозможно в таком закрытом обществе стать своей, завоевать доверие.
— Я никаких особенных усилий не прилагала к тому, чтобы "стать своей", поскольку просто я и была своей. Я очень активно слушала западную рок-музыку, на ней выросла. Хотя, к слову, свой первый диск я купила, когда уже была взрослая. Это был "Битлз" Magical Mistery Tour за 40 рублей — почти месячная зарплата.
Я поступила в Ленинградский институт культуры и нас, конечно же, послали в колхоз собирать какую-то морковку. Естественно, в колхозе студенты с разных курсов пели под гитару песенки… А среди них был один, который пел "Битлз". Естественно, я на этого юношу сразу обратила внимание. Кроме него никто "Битлз" не пел. Мы познакомились, подружились. И вдруг однажды он говорит: "У нас есть рок-группа. Хочешь прийти к нам на репетицию?" Это был 1973 год.
Я пошла к ним на репетицию. Там я услышала первый раз в жизни, как играет настоящая рок-группа. Они, конечно, не были никакими звездами. Но я живьем услышала этот звук, как его делают — звук гитары, бас-гитары, барабан. Когда я услышала живые барабаны, я поняла, для чего я родилась на свет. Вот так это было. Барабанщика звали Коля Тарзин, он умер недавно. Это была знаменитая группа "Санкт-Петербург", потом они стали называться "Большой железный колокол". Они никуда никогда так и не вышли, не выбрались из подполья. Но они были первые в Советском Союзе, кто запел по-русски, до них все пели по-английски.
— А почему это было подполье? Почему власть так боялась этих рок-групп?
— Поначалу власть их не боялась. Потому что просто ничего не знала. Ну, собралась группа, ну, пришло десять человек послушать музыку в каком-то подвале или на квартире. Это власть никак не волновало. Потом уже, когда наше увлечение быстро стало набирать обороты, когда на концерты стало ходить не десять, а пятьдесят человек, да еще выглядящих неформально, не как обычные советские студенты, они заметили, что что-то неправильное происходит.
Я думаю, сначала это заметила милиция, а не КГБ. Вероятно, милиция обнаружила сперва какие-то скопления людей, которых раньше не было, а уж затем доложила по инстанциям. И тогда уже этим явлением заинтересовались в комитете безопасности и начали засылать каких-то своих… информаторов.
— А в чем неформальность была?
— Волосы длинные, например. Джинсы. Народные дружинники тогда людей в джинсах ловили прямо на Невском. У меня мужа однажды поймали, разрезали ему джинсы до бедра вдоль шва, отрезали длинные волосы. Я это знаю не из газет, не из журналов, не из радио "Би-би-си" или из антисоветской пропаганды.
— Опасность была во внешней непохожести или в непонятныхпеснях?
— Ясно, что внешняя непохожесть была манифестацией какой-то внутренней непохожести. Ну, например, английский язык. Это же язык врага номер один, на нем говорят в Америке, а Америка — наш самый главный враг. Мы, может, и работали, и коммунизм строили активно и бесплатно только для того, чтобы генералы делали пушки и танки на случай нападения Америки. Вот так жили и боялись. И страх этот специально насаждался, чтобы бюджетные денежки себе в карман класть.
— А почему вы говорите про английский язык? Пели же по-русски.
— Пели сначала по-английски. Первыми по-русски начали петь группы "Санкт-Петербург", про которую я говорила, и "Мифы". Но это было уже чуть позже.
— И вы стали ходить на эти концерты?
— Я, конечно, стала ходить на эти концерты, потому что это было безумно интересно. Сначала, может быть, между концертами проходил месяц, потом они стали чаще. Потом я стала узнавать, что существуют "Мифы", существуют "Россияне".
— А как вы узнавали?
— Да свои же ребята играли. Была достаточно замкнутая тусовка, очень узкий круг людей, которые это знали.
— Вот вы приходили, слушали музыку, пропитывались какой-то энергией, которая вам была нужна и которой не хватало, и потом возвращались к своему институту и к своему обычному образу жизни?
— Я этот институт бросила. Мне стала скучна бесконечная история марксизма-ленинизма, вся эта библиография построения коммунизма… Нас для экзамена заставляли наизусть запоминать все названия ленинских работ по алфавиту! Я ушла с четвертого курса за два месяца до диплома и не пожалела об этом ни разу за всю жизнь.
— Но вы какой-то диплом получили потом?
— Нет, я не стала. Ну, зачем мне такой диплом? Все девочки, которые получили эти дипломы, ушли работать в технические библиотеки, переводить тексты с английского или французского по производству, например, кирпичей.
— А когда у вас в руках камера оказалась?
— Сразу. Я на первую репетицию пришла уже с камерой. Я фотографировать начала до того, как узнала о рок-музыке.
— Вы пришли с фотоаппаратом. Так вы слушали или фотографировали?
— Это одновременно происходило. Я пробовала быть без фотоаппарата, когда, например, по разным причинам нельзя было фотографировать или можно было фотографировать первые три песни, а потом нельзя, предположим. Это и сегодня обычная практика. Но мне интереснее быть с фотоаппаратом. Мне интереснее участвовать, чем быть просто зрителем или слушателем. Я поэтому фотографирую.
Мне кажется,людямвсегдабыловажночто-тоувидеть,запечатлетьввечностилюбым способом, или хотя бы для себя как-то записать. Посмотрите, какое количество зрителей сейчас фотографирует любой рок-концерт на мобильники, мыльницы в едином порыве. Зачем они это делают? Каждому хочется приобщиться.
— Я сейчас думаю, насколько катастрофически не хватало для фанатов, собравшихся на стадионе, вот такой маленькой пачки фотографий, которые вы продавали во время концертов. А можно ли было тогда полноценный бизнес сделать?
— Я и делала, как умела. Почему, вы думаете, меня менты вязали все время? Я в Мурманске с "Аквариумом" за три дня концертов в местном дворце спорта чистыми деньгами заработала 333 рубля. Тогда как вкалывая месяц в детском саду, я получала около 70 рублей на руки.
Читайте также: Павел Брюн: в российских шоу много плагиата
То, что я делаю, во всем мире является основой шоу-бизнеса. Потому что музыку, как и любую другую сферу человеческой деятельности, можно рассматривать с разных точек зрения. Ее можно рассматривать как духовную категорию, ее можно рассматривать, как творческую манифестацию личности, а можно рассматривать как товар. Если музыканты создали альбом, они, естественно, хотят его продать, хотят получить за это деньги и не подрабатывать при этом кочегарами или сторожами. Правда же? Чтобы продать товар, нужна реклама. Нельзя продать товар без обложки, нельзя продать йогурт, не положив его в коробочку, а на коробочке не налепив сверху черничку или клубничку. За что люди платят? За картинку. И для рок-музыки тоже картинка является основой, от которой можно отталкиваться на следующие уровни.
— Это на самом деле замечательная ниша. И сегодня тем более это можно организовать по-умному. Отчего же вы не пытаетесь?
— Я пытаюсь. Вот, например, книжку выпустила.
— Книжка - это книжка. А тем, кто пришел на концерт, нужны открытки, фотографии, буклеты…
— Но здесь же приходиться сталкиваться с русскими. Вот пример из последних. Вот был день рождения Виктора Цоя, его широко отмечали, особенно в Петербурге. И был концерт в БКЗ, одном из самых престижных залов Петербурга. Играл Большой симфонический оркестр, был дирижер, полный зал, телевидение… Организовывали этот концерт, конечно же, мои знакомые — просто потому что в этой области нет никого, кого бы я не знала. Ответственным за фойе и торговлю был Юрий Белишкин — он очень небольшое время был директором группы "Кино". Виктор его потом быстро выгнал за свои дела… потом директором стал Айзеншпис, но это был уже следующий уровень. Так вот Юра Белишкин запретил "Буквоеду" продавать мою книжку "Кинохроники подполья". Это питерская сеть магазинов, которая занимается также выездной торговлей и в том числе в БКЗ. И Белишкин запретил. Вместо этого там на жалком прилавочке (жалко, яегонесфотографировала) онпродавалтри своих книжки афоризмов: афоризмы о женщинах, о мужчинах и еще о чем-то.
Вы вот мне задали вопрос, почему я этого не делаю. Я бы рада была. Я пробую. Но представьте только, с кем мне приходилось иметь дело за свою фотографическую карьеру. Как только люди видели мои фотографии, они сразу же чувствовали угрозу, потому что у меня в руках были деньги. Фотография — это тоже валюта и всегда была валютой. Лист фотобумаги в те времена стоил 20 копеек. Лист фотобумаги с изображением Кинчева, Гребенщикова, Цоя, Шевчука, Бутусова уже стоил три рубля. Это дикая совершенно разница в стоимости. И обход правил тут не действует. Но я же готова делиться: со всеми, с группой, с директором зала, с тем, кто стоит за прилавком — я же не буду теперь уже стоять сама. И мне говорят: "ой, это конкуренция". Нет, это не конкуренция. Если меня на 50-летие Цоя не пускают с книжкой про Цоя, если людям, которые пришли отпраздновать эту дату, предлагают "Афоризмы для женщин" Юрия Белишкина — это не конкуренция. Это тернистый путь.
— Давайте мы вернемся к тем событиям. У вас видимо были не очень плохие фотографии.
— Были, иногда попадались хорошие. Редко, но получались.
— У вас такой кладезь информации, такая летопись жизни, страны. Вы хоть знаете, помните, что у вас в закромах?
— Нет, конечно. Запоминается обычно то, что часто печатал. Я, конечно же, помню все свои портреты Гребенщикова. Потому что с его концертов были некоторые качественные кадры, которые я активно печатала. Хотя тогда и способов-то напечатать особо не было.
— Вы фотографировали то, что вам казалось интересным или просто пытались поймать как можно больше мгновений?
— Я фотографировала все подряд. Потому что тогда, в условиях почти полного отсутствия света и практически вечного отсутствия вспышки, и отсутствия условий для вспышки я придерживалась принципа: чем больше, тем лучше. А потом, проявляя материал, уже смотрела, чтобы хоть что-нибудь вышло.
Знаете, все это до сих пор хранится в негативах. Потому что процесс цифрования очень длительный. Чтобы получить пригодное для публикации изображение, надо каждый кадр сканировать индивидуально. Я пока что отсканировала очень маленькую часть. Вот, например, недавно, книжку выпустила — там, конечно, все материалы оцифрованные. А так вся история российского рока лежит у меня в негативах…
Читайте самое интересное в разделе "Общество"