В гостях у Вадима Горшенина Михаил Полторанин — бесстрашный журналист, "правдист" и государственный деятель. Михаил Никифорович, пройдя в "Правде" огонь, воду и медные трубы, поражается, когда советских журналистов обвиняют в бесхребетности и конформизме: у "правдистов" были такие конфликты с властью, что могли подрезать на трассе или утопить.
— Михаил Никифорович, многие говорят о том, что в "Правду" было невероятно сложно попасть, нужна была масса рекомендаций?
— В "Правде" был специальный отдел, в котором люди следили за местной прессой: искали талантливых корреспондентов. Когда замечали интересные статьи, интересных журналистов, то звонили и давали автору конкретное задание — подготовить статью для "Правды". После такого тестирования уже просили подъехать в редакцию, чтобы познакомиться.
— Кандидатура на должность внештатного корреспондента "Правды" утверждалась на редколлегии?
— Да, система была сложной: во-первых, утверждали на редколлегии, а во-вторых, за внештатника поручался собкор. Я подбирал внештатников и голову клал за каждого из них: не дай Бог, они в своих интересах используют газету. Дело в том, что в обществе было серьезное отношение к "Правде" — мгновенная реакция на критические материалы. Но благодаря этот системе подбора авторов, в "Правде" сформировалась интересная журналистская школа — такой своеобразный социальный и политический лифт получался. "Правда" вытаскивала людей из глубинки и поднимала наверх. Когда я пришел в правдинский аппарат, москвичей в отделах было два-три процента. Остальные — из Сибири, Белоруссии, Казахстана, Украины и так далее.
— А как вы попали в "Правду"?
— Я работал в "Лениногорской правде", потом — в "Рудном Алтае" (это областная газета), потом перешел в "Казахстанскую правду" (это республиканская газета). Кое-что я писал и для "Правды". В итоге меня взяли собкором в Казахстане. В республике я проработал где-то два с половиной года, после чего Зимянин и Афанасьев взяли меня спецкором в Москву.
— У меня ощущение, что вас не просто так забрали в аппарат. Возникли проблемы в Казахстане?
— Да, ведь в "Правде" не критиковали первых секретарей обкомов партии, а я начал обсуждать бюро обкома: разгромил карагандинский, павлодарский обкомы партии, потом — по министерствам пошел, особенно по нефтегазпрому, связанному с Мангышлаком в Казахстане. Министры ведь членами ЦК были. Естественно, когда ты поднимаешь такие вопросы, за тобой начинают следить и устраивать провокации.
— "Правда" забирала собкоров в аппарат, чтобы защитить от местных?
— Cобкоры были разными, я бы их разделил на три категории. Одна категория — такие, как Гога Либанидзе в Грузии — член ЦК Компартии Грузии, депутат Верховного Совета республики. Он всегда писал такие заметки: "весна и расцвели орехи". Критических никогда не писал. Были собкоры — ни рыба ни мясо, которые отрабатывали свое и никуда не лезли. "Мы же не авантюристы", — говорили они. А третья, самая малочисленная группа собкоров, шла напролом, лезла на баррикады с шашкой наголо.
Но я по себе знал, что когда живешь в регионе и жестко критикуешь местную власть, тебя всегда могут подрезать на машине, могут в пропасть сбросить, могут утопить втихаря. И были ребята, которые этого не боялись. Так, Володя Логинов на Кубани написал критику на первого секретаря крайкома партии Медунова. Этот региональный деятель был обезьянообразной личностью — всех давил и выходил сухим из воды, потому что к нему Брежнев хорошо относился. Так вот Медунов в открытую заявил, что Логинову не место ни в Кубани, ни вообще в журналистике. В Рязани был Володя Швецов, который сражался с Юнаком, первым секретарем Рязанского обкома.
— Еще был Осман Гадаборшев. Расскажите, при каких обстоятельствах он стал собкором "Правды" в Вологодской области.
— Осман работал в газете "Сердоло" — это ингушскаягазета,котораявыходилавГрозном. До нее он ещеработал завотделом в грозненской газете "Рабочий". Тогда уже в Чечено-Ингушетии национализм поднимал голову. Его дочь училась в третьем классе и читала "Родную речь" на вайнахском языке. Девочка, вычитав в учебнике о том, что русских надо убивать, стала задавать отцу разные вопросы. Напечатанное в учебнике Османа возмутило и он пошел в обком (тогда вторым секретарем был Доку Завгаев). Ему сказали: "Да, ладно, мы разберемся". Не разобрались. Тогда Осман написал письмо в ЦК КПСС. В ЦК схватились за голову — они просто не лезли в учебники на языках народностей СССР. Когда это все раскрутилось, Осману в спину начали кричать: "Предатель! Сволочь!". Однажды ночью он шел с дежурства домой и ему пробили легкое. Его тогда вытащили с того света. Чтобы предотвратить новую беду, его взяли в "Правду" собкором по Вологде и Вологодской области. Слава Богу, никто не решился достать его там.
— Вы тоже очень смелый человек. Мне рассказывали, что в "Правде" вас называли киллером: после ваших командировок людей снимали с занимаемых должностей.
— Да, это было.
А статистику вы не вели? Скольких нечестных на руку чиновников удалось наказать?
— Я в Казахстане вел статистику: по моим материалам было посажено 197 крупных чиновников. А в Москве я бил по первым секретарям. Но это не тот случай, когда тебе сверху говорят, кого надо бить и куда ехать. Это были самостоятельные расследования.
— Михаил Никифорович, несмотря на то что собкоры не боялись и боролись за справедливость, в Facebook люди из "Известий", например, пишут, что "Правда" была "отстоем", официозом, где писали только о решениях пленума.
— Это говорят люди, не знающие жизни, необразованные, неразвитые. "Правда" разных лет — это разная "Правда". Первую "Правду", так называемую "Венскую правду", издавали Троцкий и Иоффе. Мы ее называем "караимовская правда", потому что караимы ее издавали и на ней наживались. Потом Ленин и группа большевиков издали свою "Правду", которая многое сделала для революции. Потом, уже в наши времена, была сатюковская "Правда", она в сравнении с другой прессой была самая традиционная и консервативная. Именно в этот период вырвались вперед аджубеевские "Известия": они диктовали моду в стране. Если говорить о региональных газетах, то они даже тогда равнялись и на "Правду", и на "Известия", то есть "Правда" не сдавала позиции. Когда Аджубея сняли, законодателем мод стала зимянинская, а потом и афанасьевская "Правда". Мы действительно печатали постановления пленумов и прочий официоз, но "Правда" давала большое количество статей, которые будоражили общество.
— А что было с "Правдой" дальше? В девяностые годы?
— В 1991 году, после ГКЧП, выход "Правды" приостановили указом Ельцина. Ко мне пришли "правдисты" и сказали: "Мы убираем название "Правда", меняем его и будем выходить".
— "Путь правды" предлагали назвать, я помню.
— Да. Я сказал: "Ребята, вы что? Столько лет выходила "Правда", страна прожила с этим названием. Подождите, сейчас все успокоится и вернется "Правда" указом Ельцина". Вернули. Потом началась финансовая атака на "Правду", каждый пытался взять газету в свои руки. В итоге появилось несколько "Правд"…
— Была греческая "Правда", "Правда" Ильина и "Правда" Линника.
— Мне удалось найти деньги вне партии: "денежный мешок" сказал, что готов вложить деньги, создать народную газету "Правда", которая не будет подчиняться партии. Я поехал по редакциям трех "Правд". Все согласились. Но каждый из них хотел быть редактором объединенного издания. Извечная русская болезнь — "я самее всех самых-самых". А человек, который давал деньги, занял принципиальную позицию: "Я не буду лезть ни в большую политику, ни в кадровую, ни в идеологическую. Пусть сами разбираются". Я говорил, чтобы они решили этот вопрос между собой, а они, как пауки в банке. А потом раз — и все ушло.
— У "Правды" была регистрация ГоскомпечатиСССР, и в 1991году газетабылазакрыта указомЕльцина. "Правдисты", вместо того чтобы добиваться отмены указа и продолжать выпускать "Правду" по той регистрации, зарегистрировали газету заново. И с 27 — 28 августа 1991 года начала выходить уже другая "Правда", а советская — закончилась указом Ельцина. Как вы прокомментируете такой подход?
— Это формальный подход к проблеме. Россия — правопреемница Советского Союза. Они могли продлить регистрацию, но делать этого не стали. Вообще, "Правда" закончилась не в 1991 году, а раньше, с приходом Фролова, человека бесхребетного, без позиции и без принципов. Может, я ошибаюсь, но это человек из категории "чего изволите?". Вот Афанасьев — мужественный человек. Он не замухрышка, он академик, он автор. "Правда" при нем расцветала. Его убрали, потому что он не очень хорошо отнесся к перестройке. Мы, "правдисты", тоже шли к перестройке, но мы не хотели того разрушения, которое началось в СССР. Поэтому мы стали критиковать Горбачева и всю его компанию. Именно Михаил Сергеевич поставил Фролова, а тот взял Егора Гайдара. С ними "Правда" и сдохла. Это был, по-моему, 1989 год.
— Как вам кажется, не девальвируется ли сейчас сила слова и профессия журналиста? Раньше шли в профессию, чтобы добиться справедливости, а сегодня идут, чтобы потусоваться. Раньше нельзя было не обратить внимание на публикации в прессе. Например у нас была рубрика "Правда" выступила. Что сделано?". Сейчас есть "Компромат.ру", по их материалам можно уголовные дела возбуждать, но никто не обращает внимания на эти публикации.
— Мы сейчас живем в совершенно другой стране, сейчас все другое: власть, общественно-политическая система. Тогда власть была народной, было много эффективных контролирующих органов. Яркий пример — комитет народного контроля со своими филиалами. Поэтому ворюгам, бюрократам и прочим элементам хорошо доставалось. Когда какая-то газета писала разгромную статью, все контрольные органы, начиная с КПК (Комитет партийного контроля. — ред.), вздрагивали и начинали заниматься проблемой. Сегодня же у прессы совершенно иные задачи; очень много "желтизны".
— Михаил Никифорович, расскажите о своих самых радостных или грустных воспоминаниях о проведенных годах в "Правде"?
— Грустное — это не только в "Правде", это было во всех газетах в 1937 году, например. Сейчас любят во всем винить Сталина, но в действительности мы все в чем-то виноваты. Вот история. Выходит газета. Сидит в типографии дежурный и вычитывает номер: в Гурьевской области в таком-то совхозе ветеринарный врач приказал подстричь овец; овец подстригли, а ночью ударил мороз и много овец околело; а врач должен был знать прогноз погоды. Сидит дежурный и говорит: "Почему "ветеринарный враг"? Просто враг". "Ветеринара" выбрасывают, пишут "враг Аманбаев". Редактору, который выше дежурного сидит и вычитывает, приходит правка, он говорит: "Почему "враг"? "Враг народа". Вписывает "враг народа Аманбаев", так и выходит эта газета. А если враг народа, значит НКВД тут как тут. Так мы делали историю, шлепали друг друга, а потом говорим: "Мы не виноваты, это все Сталин".
— Что вы можете сказать об одиннадцати годах, проведенных в "Правде"?
— Конечно, было многое. Но мы не давали друг друга в обиду. Помню, когда у партийных комитетов был зуб на "Комсомолку", они перестали приглашать собкора "Комсомолки" на брифинги. Мы тоже перестали приходить, несмотря на то, что нас приглашали: ни "Правда", ни "Известия", ни "Комсомолка", ни "Социндустрия", ни "Сельская жизнь". И они сказали: "Ладно, мы поняли, будем исправляться". Солидарность — это великая сила журналистов.
Читайте также:
Владимир Губарев: "Правда" — четвертая власть
Дмитрий Валовой: "Мы взяли с Запада худшее…"
Николай Петров: СМИ разучились критиковать
Читайте самое интересное в рубрике "Общество"