Анатолий Приставкин превратился в Ильича

Писатель, Советник Президента РФ по вопросам помилования, лауреат Государственной и многих международных премий, автор 25 книг, изданных более чем на 40 языках в различных странах мира. В 1987 году Анатолий Игнатьевич опубликовал самое значительное свое произведение — повесть "Ночевала тучка золотая", которая принесла автору широкую известность. Написана она была в 81-м году, но смогла увидеть свет только в конце 80-х. В настоящий момент писатель и гражданин Приставкин еще и член жюри Х Международного Фестиваля фильмов о правах человека "Сталкер".

— Как вы оцениваете ситуацию в стране?
— Я считаю, идет падение, во многом благодаря политикам, которые пропагандируют вещи очень анти-правовые. С другой стороны тоже наблюдается легкий противоток. Это нормальное в обществе противоборство. Но, к сожалению, падения больше, чем восхождения. Мы молчали о смертной казни, успокоились, когда президент дал гарантии, что не будут казнить. Но высокие люди, которым по статусу не положено, в первую очередь стали кричать... Раньше Горячева, сейчас спикер или вице-спикер Слизка. Ее соседи по Думе, они начинают предпринимать сейчас активные действия. Причем все это смакуют в печати. В газете "Ру", кажется?

— Мы — "Правда. Ру".
— А, вы "Правда. Ру". Нет, нет, я вас знаю. Я вас в Швеции читал. Есть интересные вещи. У меня там не хватало информации, и я обращался к вашей.

— Что смакуют?
— Так вот, пресса пишет: нужна смертная казнь ! давайте наплюем на Совет Европы! Один несчастный депутатик говорит: "давайте поговорим о том, что эти люди чувствуют"? — "Кто чувствует — террорист что-то чувствует"? — это Слизка ему в ответ бросает. А почитайте Достоевского, что чувствует террорист, когда он так с петлей стоит! (показывает на себе). Он хорошо написал это. И потом — кого мы назовем террористами? Казним десять, а потом окажется, что среди них ни одного террориста? А все это невинные люди. И начнется, и пойдет. Понимаете, вот это стыдно читать.

— Вы писатель. Над чем работаете?
— Я сейчас две повести закончил. В Швеции месяц проработал — это вне моей казенной работы, поэтому я торопился. Они обе к тому времени относятся; обе о минувшей войне. Одна "Вагончик мой дальний" называется, будет в "Октябре" печататься. Это история группы детей, которую по воле одного директора-диктатора заключили в вагон и никто не может их расконвоировать. И поэтому они ездят по России, и нечто происходить за пределами и внутри этого вагона. Вторая — это начало и конец войны. "Первый день и последний день творения" будет называться. О том, как сотворяется душа, что с ней происходит, что такое война, как ее предотвратить?

— Это связано с 60-летием Победы?
— Я давно писал. Слава богу, мне удалось закончить к юбилею Победы. Но это простое совпадение, это не имеет значения.

— Дела давно минувших дней. А про современность?
— Когда Беслан происходил — я выступал до тех пор, пока не стали убивать детей. Потом я замолчал, а до этого я выступил десяток раз. Я кричал. Я провел два Круглых стола: "Что такое Беслан?" и "Что такое международный терроризм?". В это время в нашем обществе что происходило: были концерты, были банкеты. Детей показывали, выходящих из огня и тут же рекламу пива, как эти рожи... Это же было противно, понимаете? Это аморальное, оно никуда не делось. Существует трагедия человеческая — существует бизнес, которому плевать на все трагедии. Он будет делать это на любых костях.

— Вечный русский вопрос: "Кто виноват?". Политики или само общество? Ведь, если хотят на это смотреть...
— Общество разное. Правильно, чистоган важнее, чем смерть этих детей. Значит, мы такие, что нам приятно смотреть на бедствующих детей, а потом на пьющих пиво — значит, мы создали такое общество, значит, наше дело совсем пустое.

— Спустить разнарядку сверху. Запретить, к чертовой матери рекламу фигли-мигли.
— Я не верю в санкции и ни в приказы. Я верю только в то, что, если общество на этом уровне, то на него только и будут работать. Если оно глядит сериалы, забыв обо всем, дурные сериалы, ужасные, — значит, оно такое. Значит, надо сеять, а потом, может быть, сосенки в лес вырастут, а, может быть, он сам завянет.