05.12.2006 18:13

В тот день в Москве шел черный снег

Исполнилось ровно 65 лет с момента начала советского контрнаступления под Москвой. Однако этому событию предшествовали страшные дни в столице. Узнав об эвакуации госучреждений, многие ударились в панику и готовы были бежать из города. На Лубянке жгли документы, и окрестности заметало пеплом. Потребовалось несколько дней, чтобы преодолеть паралич власти.

Фото: В тот день в Москве шел черный снег

Переломом в битве за Москву официальная история полагает начало декабрьского контрнаступления советских войск. Но фактически ключевым – быть или не быть Москве столицей СССР – стал день 16 октября.

О тех драматических событиях мало пишут и сегодня. В советское время на тему московской паники было наложено абсолютное табу. Константину Симонову, уже признанному автору «Живых и мертвых», так и не позволили опубликовать воспоминания москвичей.

В тот день Германия как никогда была близка к победе над Советским Союзом. В вяземском котле увязла 21 окруженная дивизия, неделю назад маршал Жуков принял командование уже несуществующим Западным фронтом, рассеянных сил которого едва хватало на прикрытие основных дорог на Москву.

Насколько можно судить, детонаторов коллапса в столице было два. Первый противоречив и недостоверен. Якобы московское радио утром передало сообщение о прорыве немцами фронта в районе Можайска. Если множество ссылок на воспоминания тех, кто слышал страшную новость собственными ушами, но документальных подтверждений нет.

Есть даже совсем невероятное утверждение, что после первых слов Левитана из репродукторов вдруг понесся фашистский марш «Хорст Вессель». Более достоверная версия – диктор произнес «От советского Информбюро! В течение ночи с 14 на 15 октября положение на западном направлении фронта ухудшилось…», после чего трансляцию вырубили до самого вечера.

Второе событие, взбудоражившее москвичей не на шутку – остановилось метро, бесперебойно работавшее с самого начала войны, несмотря на бомбежки. Мгновенно разнесся слух, оказавшийся правдой – в тот же день вышло постановление Государственного комитета обороны об эвакуации из Москвы в Куйбышев дипломатических представительств и государственных учреждений.

На совещании столичных райкомов ВКП(б) Лаврентий Берия предложил открыть магазины и раздать населению бесплатно товары и продовольствие. Критики наркома НКВД усматривают в этом паникерство, но справедлива и другая версия – Берия пытался легализовать грабежи, с самого утра захлестнувшие столицу. Разграбили кондитерскую фабрику «Большевичка», работники мясокомбината им. Микояна унесли с собой 5 тонн колбасных изделий – подобное происходило повсеместно. Милиция исчезла с городских улиц.

Помойки возле жилых домов были забиты томиками Ленина-Сталина, бюстами и портретами вождей – горожане очищали свои жилища от коммунистической символики, страшась репрессий оккупационных властей.

Власть действующая бежала. В разных концах города – на Лубянке, в частности, –полыхали костры. В тот день в Москве шел черный снег – по Лубянке и Мясницкой мело пеплом. Жгли документы, но очевидцы запомнили служебные бумаги с грифом «секретно» у входов в партийные и государственные органы, распахнутые настежь двери.

Пешие толпы устремились на Щелковское шоссе – бежать от немцев в сторону Горького. Описаны многочисленные случаи остановки и разграбления номенклатурных автомашин, набитых домашним скарбом и продовольствием.

Вот атмосфера тех дней в изложении центрального органа партии. Под заголовком «Паникеры и предатели предстанут перед судом», газета «Правда» писала: «Вчера закончилось следствие по делу бывших руководителей обувной фабрики № 2 Московского городского управления обувной промышленности. Директор фабрики Варламов, начальник цеха Евплов, технорук Саранцев, заведующий отделом труда и зарплаты Ильин и начальник снабжения Гершензон обвиняются в бегстве со своих постов и разбазаривании государственного имущества... Нет сомнения, что трибунал воздаст должное предателям, трусливо бежавшим со своих постов».

Три дня, с 16 по 18 октября, продолжалось полное безвластие. Толпы москвичей громили магазины, склады, грабили друг друга, было зафиксировано даже несколько стихийных еврейских погромов. Никто и никогда не подсчитывал ущерба тех дней и потерянных жизней. Жертвы разбоя, несомненно, были – но не было тех, кто должен был пресечь и учесть. Они деятельно занимались устройством собственных судеб.

19 октября 1941 года к 8 утра в Рогожско-Симоновский тупик станции Москва-Горьковская было подано два специальных состава. Один поезд предназначался для И.В. Сталина…

Сталин приехал рано, один ходил по платформе около поезда почти 2 часа, а затем сел в машину и уехал. В этот день у него состоялись телефонные разговоры с Коневым и Жуковым. Жуков сказал ему, что без товарища Сталина бойцы Москву защищать не будут. В этот же день Совинформбюро сняло обезличку с фронтовых сводок – впервые военачальники были названы своими действительными фамилиями.

Утверждают, что 20 октября 1941 года председателю Моссовета Василию Пронину пришла мысль, как обуздать панику. Он приказал расклеить по Москве огромные афиши с анонсом предстоящих выступлений в Москве Любови Орловой. Глядя на хорошо знакомый портрет советской звезды, многие москвичи успокаивались – раз в такое время «принцесса цирка» отважилась гастролировать, наверное, не все так плохо.

Истинная причина нормализации обстановки в столице, конечно, в другом – хозяин Кремля преодолел паралич власти. «Правда» опубликовала постановление ГКО о введении в Москве осадного положения. Был установлен комендантский час с полуночи до 5 часов утра, сформированы добровольческие рабочие отряды в поддержку милиции для поддержания правопорядка.

Пункт 4 этого короткого и жесткого документа гласил: «Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте».

История как известно, не любит сослагательного наклонения, но все-таки: что бы было в случае сдачи Москвы? В столице на тот период была сосредоточена треть промышленного потенциала СССР, которая попадала в руки немцев. Но моральный ущерб был бы во много раз тяжелее. Путь в катакомбы Жигулей под Куйбышевым был для Сталина дорогой в никуда. Он остался.