В разное время у нас так же по-разному подавалось восстание декабристов. Одни называли это бунтом, другие восстанием. Главное, что дворяне, вышедшие в декабре 1825 года на Сенатскую площадь в Петербурге, позже с достоинством приняли смерть.
А десятки их последователей отправились на каторгу в Сибирь или на войну на Кавказ. Никто не просил пощады и не валялся в ногах у нового царя. Они знали, на что шли. Но среди того морозного дня Россия потеряла одного из своих героев — генерала Михаила Милорадовича, который в течение десятилетий верно служил не только царю, но и Отечеству. В ходе декабрьского восстания он был тяжело ранен 14 декабря выстрелом из пистолета одним из декабристов.
Боевой генерал Михаил Андреевич Милорадович - участник шведского похода 1778 года, суворовских походов в Швейцарии и Италии, воевал с турками в 1809 году и герой 1812 года. Под Лейпцигом он командовал русской и прусской гвардиями. Как позже отмечали современники, этот жизнерадостный человек, не получивший за все свои кампании ни одной раны, любимец солдат, с которыми он делил все тяготы жизни, меньше всего мог рассчитывать на такой драматический конец.
Накануне беспорядков из-за бестолковщины при царском дворе, когда право престонаследия всё ещё витало в воздухе, он исполнял обязанности военного генерал-губернатора Санкт-Петербургского. К нему поступали донесения о назревавших событиях, но всё это было как-то неправдоподобно, и принимать решительные действия непонятно к кому не имело смысла. Так считали при дворе.
В то время как народное море приветствовало нового императора Константина (де-юре уже отрекшегося в пользу брата Николая I), на Исаакиевской площади другие толпы собрались около бунтующих солдат, в беспорядке стоявших около памятника Петру I.
Милорадович, не дождавшись конногвардейцев, отправился к бунтующим.
"Чтобы найти после смерти помилование, вы должны сейчас идти, бежать к царю. И пасть к его ногам. Все за мной!", — обратился он к полкам.
Но вдруг руки его упали, туловище его перегнулось, шляпа свалилась, а испуганная лошадь скинула его на землю. Толпа отхлынула.
Адъютант с помощью нескольких зевак отнес генерала в казармы. Появились и конногвардейцы, но никто даже не посмотрел в сторону героя Лейпцига. Также безразлично к раненому отнёсся и Александр Бенкендорф, будущий любимец уже нового царя Николая. Пока прибыл доктор Габерзанк, местные, помогавшие донести раненого, сняли с генерала все звёзды и кресты, вынули его записную книжку, часы и исчезли. Милорадович остался лежать полуголый: в одной рубахе и длинных шёлковых чулках.
Собрался консилиум — что делать. В промежутках между нечеловеческими страданиями, Милорадович сам нащупал пулю и разрешил: "Делайте, что хотите".
Операцию хотел произвести доктор Арендт, но генерал подозвал старого своего сослуживца, доктора Петрушевского: "Ты плачешь… а я хочу сделать тебе подарок. В пятидесяти сражениях тебе не удалось видеть мои раны. Вот судьба, вот рана. Дарю тебе эту пулю. Она твоя".
После операции Милорадович взял в руки ещё дымящуюся в крови (было холодно и темно) пулю и внимательно её осмотрел. И радостно воскликнул: "Слава богу, эта пуля не солдатская!" То была пистолетная пуля дворянина Каховского.
Вскоре от нового государя прибыли Трубецкой и Кавелин, сообщившие, что если бы не тяжёлые обстоятельства, то Николай Павлович прибыл бы сюда сам.
Граф нашёл в себе силы ответить: "Донесите государю, что я нимало не жалею о том. Наоборот, я чувствую себя счастливым — я умираю, исполнив свою святую обязанность".
Адъютант Милорадовича Башуцкий, видя, что силы уходят из генерала, решил отправиться во дворец. По дороге ему встретился один из заговорщиков Якубович, который умолял его дать проститься с Милорадовичем.
Глядя на умирающего генерала через приоткрытую дверь, Якубович, "красный и заплаканный", прошептал: "Проклятые разбойники, которые совершили это неслыханно подлое злодейство".
Умирал Милорадович тяжело. Когда пригласили священника, генерал отказался от просьбы первого, чтобы все вышли. Умирающий заявил, что хочет исповедоваться перед Богом пред людьми.
Приехал принц Евгений Вюртенбергский. Более часу они сердечно разговаривали, "рука в руке, потом целуясь". Им было что вспомнить. Потом умирающий сказал — "прощай, пора, пора". Принц, рыдая, выбежал из комнаты, оставив шляпу.
Позже, найдя в себе силы, граф попросил записать свою последнюю волю. В ней граф просил императора, "если то возможно, отпустить на волю всех моих людей и крестьян".
Он также просил не оставить в нужде старика Майкова. Тот был в свое время директором императорских театров, его внук позже станет известным русским поэтом.
Началась агония. Сегодня утверждают, что при наличии современной медицины можно было бы спасти Пушкина. Может быть, и Милорадовича. Но всё это "может быть". От ничтожных ран умирают и сегодня. А пистолетные пули тогда были не чета нашим.
Позже медики нашли на теле графа ещё одну рану, которая наиболее кровоточила. Тело Милорадовича было перенесено из казармы в его дом, набальзамировано и выставлено в траурном зале, который убрал Монферран, и куда накануне не хотел входить Милорадович. Буквально за день до убийства Милорадовича, Монферран, строитель Исаакиевского собора, попросил его взглянуть на траурный зал по случаю кончины императора.
Тогда Милорадович ответил: "Мне это мучительно. И слишком скоро в эту комнату придется войти мне".