Гаагские конференции перед Первой мировой войной не ограничили её жестокость в баталиях. Война не бывает гуманной

В начале прошлого века, почти накануне Первой мировой войны, в Гааге прошло заседание дипломатов, юристов и генералов из европейских стран и США. Цель форума — очертить рамки гуманности на войне. Увы, войны показали, что война никогда не делается чистыми руками. Типичный пример — гитлеровский фашизм, который через тридцать лет пройдёт катком по этим самым дипломатам, юристам и генералам. Но эта тема всегда будет присутствовать в умах человечества.

Фото: Lybil BER is licensed under Creative Commons Attribution-Share Alike 4.0 International, 3.0 Unported, 2.5 Generic, 2.0 Generic and 1.0 Generic license

Война всегда была жестокой и такой остаётся

Хотя в Гааге тогда говорили о войнах между культурными народами. Что это такое, непонятно до сих пор. Хотя теоретики за последние двести лет, сидя на заду в кабинетной тишине за чашечкой кофе, всё равно рассуждали о некой гуманности и правилах, которым должны подчиняться культурные нации. Может быть напомнить как культурные шведы в годы Петра Великого и не менее великого Наполеона садистски уничтожали пленных русских, вышибая оружейными прикладами мозги из их голов. И всё же тема гуманности продолжала обсуждаться.

Правда, генералы всегда говорили об иллюзиях подобных размышлений, считая, что закон один — право сильного, а не мифические права человека. Тем не менее, после Гаагской конференции 20 "цивилизованных" стран мира подписали документ, выработанный "Конференцией мира". С одним лишь "но". Подписать-то подписали, но сразу же после конференции в Германии выходит издание тамошнего Генштаба, озаглавленное "Обычаи сухопутной войны". Свои обязательства по ведению войн немцы поняли по-своему. Здесь были немало примеров, своя теория ведения войны, которая безапелляционно утверждала, что немец на войне, как бы он ни вёл себя, всегда будет прав. А кто не согласен — к стенке или на осину. Так что любой официальный акт можно растолковать по-своему. Если вы, конечно, сильны.

В своём гроссбухе или пособии для немецких офицеров откровенно давались установки, как воевать. Военные действия, после того как "наши войска вступят на территорию вражеского государства, переносятся не только на армию противника, но и на всех жителей этой страны без исключения. А также на всю движимую и недвижимую собственность государства и частных лиц".

Война, если её ведут решительно и смело, должна стремиться не только к истреблению живой силы врага, но и всех средств его богатств: материальных и нравственны, говорилось там же. Гуманные соображения — пощада людей и имущества — допустимы, если это не противоречит характеру и цели данной войны. Судя по столетию, гуманность всегда противоречит войне.

Также немцы откровенно обозначили свое отношение к ополчению ("белигеранты — полувоенные формирования") и мирному населению. Первые открыто сражаются и употребляют насилие — им пощады нет. Но если кто-то из мирного населения будет выражать недовольство действиями немецкой армии — военно-полевой суд. Приговор однозначен.

Вообще тема партизанщины после франко-прусской войны 1870 года была воспринята неоднозначно в той же Европе. Пруссаки считали ополченцами вольных стрелков и национальную гвардию и расстреливали их сотнями. Например, дело при Базейле. В Гааге посчитали, что ополченцы — это регулярные войска и волонтёры, если они имеют начальника, отвечающего за их действия. Во-вторых, если носят на своей одежде знак принадлежности государства, носят открыто оружие и подчиняются законам и обычаям войны. Но немцы посчитали всё это чушью. В Базейле были сожжены десятки домов и казнено десятки ополченцев. Пруссаки утверждали, что они имели право за сопротивление уничтожить все дома и перебить всех совершеннолетних мужчин.

"Не построите мост — расстреляем"

В Гааге было принято решение, что "принудительные работы пленных не должны иметь никакого отношения к операциям войны". Немцы в своих инструкциях видоизменили этот тезис: "работы военнопленных не должны служить непосредственно целям, враждебным их родине". А косвенно? Также немцы откровенно сказали, что в плен к ним лучше не попадать: "Допускается предание пленных смерти не только в случае бунта, побега, но и в случае роковой необходимости — когда нет возможности держать их у себя, или когда их пребывание среди неприятельских войск становится опасным".

Также стоит отметить, что в своих установках немцы полностью игнорировали требование Гаагской конференции о запрещении разрывных пуль, снарядов, которые распространяли удушливые газы, и метании бомб с высоты аэростатов. О самолетах как ударной силе тогда никто не подозревал.

Также в ходе Гаагской конференции запретили "принуждать население занятой территории к враждебным его отечеству действиям". А вот немцы наоборот приветствовали коллаборационистов, считая, что все разрушенное ими должно исправлять и восстанавливать население оккупированной страны. Причем за отказ — тягчайшие наказания.

И немцам было на что опереться в своих установках Генштаба. В ходе той же франко-прусской войны в Нанси был разрушен французами мост. Немецкий префект потребовал 500 рабочих для его восстановления. Никто не пришёл и тогда и потом.

Следует распоряжение немецкого руководства: "Если завтра, во вторник, рабочие не соберутся на вокзале, то сначала мастера, а потом и избранное количество рабочих, будут расстреляны".

Французы в итоге уступили.

А дабы местные патриоты не пускали прусские эшелоны под откос, немцы сажали на паровозы именитейших людей региона.

Не случайно противники тогдашней Германии с грустной иронией замечали на установки Генштаба: "А что, у пруссаков не хватило смелости посоветовать своим офицерам прикрывать свои ударные отряды неприятельскими женщинами и детьми?" Войну на таких условиях можно было бы вести ещё успешнее.

Немецкий Генштаб всё же боялся, что и их офицеры будут заражены идеями милосердия, поэтому в уставе "Обычаи сухопутной войны" на этот счёт дали свои установки. Пусть изучение истории человеческих войн защитит офицеров от гуманитарных идей. Война всегда жестока, и её единственная гуманность — не останавливаться ни перед какими ужасами.

Может быть, поэтому у того же Шеридана или Бисмарка были свои позывы на жестокость на войне. Она должна быть короткой, но жестокой. У жителей страны, куда вошло неприятельское войско, должно быть отнято всё, "кроме глаз, чтобы оплакивать своё горе, и кроме молящего голоса, взывающего о заключении мира".