Выступая с посланием к Федеральному собранию, президент России заявлял, что иногда с удивлением читает некоторые школьные учебники, особенно по истории.
Как рассказал в эфире программы "Точка зрения" замдиректора Института российской истории и Российской академии наук по научной работе, доктор исторических наук Сергей Журавлев, сейчас идет процесс ревизии учебной литературы для того, чтобы сделать ее в большей степени соответствующей современным научным трактовкам.
— Проводится большая работа по совершенствованию историко-культурного стандарта, и в учебную литературу вносятся изменения. Конечно, существует немало сюжетов, которые по-прежнему вызывают споры в научной среде.
И возникает вопрос: каким образом быть в ситуациях, когда нет единства в научной среде, как трактовать те или иные события.
— А есть вообще какие-то критерии исторической оценки?
— Нет никакого критерия. Дело в том, что историческая наука, как и любая наука, развивается. Понятно, что идет приращение базы, то есть мы вводим в научный оборот новые документы постоянно, что-то рассекречивается у нас и за рубежом, появляются какие-то новые интерпретации, подходы, которые меняют представления, делают более актуальными сюжеты, которые раньше считались второстепенными.
Например, человек и война — очень важный сюжет. Психология войны. И другие вопросы, связанные с исторической антропологией.
Конечно, новые точки зрения постоянно присутствуют в науке. Поэтому все время идут коррективы, постоянные дискуссии. Это нормальный процесс. Но мы понимаем, что, если что-то новое в науке получаем, значит, это должно постоянно в учебники попадать.
Поэтому учебники, безусловно, будут регулярно пересматриваться, совершенствоваться. Это нормальный процесс.
Представители старшего поколения привыкли с советских времен говорить о двух революциях:
У нас сейчас в научной среде получила распространение концепция единой Великой российской революции, которая в своем развитии прошла несколько этапов, несколько периодов.
И если говорить об этих основных периодах единой революции, то здесь понятно, что февральский этап, октябрьский этап единой революции и завершающий этап этой же самой революции — это гражданская война.
То есть мы трактуем единую революцию с точки зрения динамики политических процессов. И в этом смысле мы рассматриваем ее как начавшуюся в феврале 1917 года и закончившуюся с окончанием гражданской войны примерно в 2021–2022 годах.
— А какой смысл разделять?
— Дело в том, что раньше существовала советская концепция двух принципиально разных революций, она разрабатывалась в 30-е годы — это была сталинская модель исторического процесса.
Её идеологическая задача заключалась в том, чтобы провести четкий водораздел:
И, соответственно, под эту идеологическую концепцию подтасовывалось все остальное. А сейчас, когда мы объективно стали рассматривать процессы, которые происходили и в 1917 году, и до, и после этого, то мы видим очень многие вещи намного сложнее, они представляют собой определенную преемственность процесса.
Например, февраль имеет довольно много преемственности с дореволюционным прошлым.
И то, что произошло после октября, тоже имеет много преемственности. Потому что страна, люди, сформировавшиеся представления о нормах поведения — это все пришло с дореволюционных времен и просто так по щелчку пальца выключить это было невозможно.
Поэтому мы видим сейчас, например, что государственный аппарат, который формировало временное правительство после февраля 1917 года, фактически был царским аппаратом. По крайней мере, чиновники низшего и среднего звена во многом перешли в советскую модель. Особенно такие неполитические учреждения, как почта, телеграфы, всевозможные хозяйственные службы и в центре, и на местах. И только чиновники высшего уровня, руководство министерств, конечно, менялось.
Почему это происходило? Потому что и у временного правительства, и у советского не было кадров, которые были бы образованы, имели бы опыт именно этой деятельности. Значит, такая преемственность очень четко прослеживается.
Например, продразверстка периода гражданской войны, которая крайне негативно воспринималась крестьянством. Это было не изобретение большевиков, не от хорошей жизни они это делали. Продразверстка начала вводиться в России в 1916 году в некоторых регионах. А временное правительство вообще объявило хлебную монополию.
А затем большевики ввели продовольственную диктатуру. То есть шел процесс по нарастающей.
И для того, чтобы понять истоки каких-то процессов, мы, историки, видим, что нам необходимо это время смотреть в динамике как единый революционный процесс, который имел определенный этап. И логика развития исторической ситуации предполагает такое единство.
То же самое относится к гражданской войне. Раньше у нас считалось в советской историографии, что гражданская война началась в мае-июне 1918 года, и такой отправной точкой было выступление, как тогда говорили, белочехов, мятеж белочехов. Но не очень пояснялось, кто такие белочехи, почему они начали гражданскую войну.
Сейчас у нас в исторической науке по-другому рассматривается. Большинство историков считают, что гражданская война началась сразу после прихода большевиков к власти. Потому что ситуация действительно в регионах была настолько взрывоопасной к этому времени, что приход большевиков еще больше стимулировал противостояние. И мы обращаем внимание на то, что гражданская война — это не только боевые действия, фронтовые, но это война в умах людей, когда брат на брата, это то самое страшное, что необходимо изучать.
У нас по-прежнему пока еще и в книжках, и в учебниках зачастую показана гражданская война как фронтовая:
- вот Красная армия, вот антибольшевистские силы вооруженные.
Но на самом деле в этих самых вооруженных силах по разным подсчетам от 5% до 8% населения участвовало. А вся гражданская война проходила по линии партизанских формирований либо вообще попыток как-то выжить в условиях гражданской войны.