Гость "Клуба главного редактора" - российский пилот Светлана Капанина

Сколько нужно затратить сил и воли, чтобы получить хотя бы одну золотую медаль в мировом первенстве? А если таких медалей тридцать девять? И речь идет о высшем пилотаже с нечеловеческими нагрузками. А потом задаться вопросом: почему твой спорт не нужен? Об этом главный редактор Pravda. Ru Инна Новикова беседует с семикратной чемпионкой мира по высшему пилотажу российским пилотом Светланой Капаниной.

— Светлана, вы — самая титулованная летчица в мире. Количество ваших наград огромно, и, наверное, вы и сами не помните все свои награды?

— Я только знаю золотые. И то не все. Совершенно точно, 39 золотых медалей в чемпионатах мира в отдельных упражнениях.

— Вы себя чувствуете спортсменом? Пилотаж — это спорт или обычная работа?

— Да, в первую очередь, спорт. Очень сложно сказать, что это обычная работа, каждый старт, каждое соревнование — это нечто новое. Несмотря на то, что в этом году юбилей у меня — 25 лет, как я летаю. Из года в год одно и тоже, плюс — минус, минус — плюс, но соревнования — это всегда волнения, даже тревога, всегда, конечно, желание победы. Но, как бы то ни было, победы не любой ценой стремлюсь достичь. То есть, нет такого, чтобы желать зла сопернику, другим командам. Все дружны в преддверии неба и пилотажа. Тем более, самолетный спорт не принадлежит к массовым видам, друг друга все знают.

Понятно, что не олимпийский вид спорта, но мне хочется иногда сопоставить некоторые общие моменты. Например, прославленный борец Карелин, непобедимый, и такое впечатление, что все ждали, конечно, в первую очередь, победы, но и подспудно готовились к тому, когда же он проиграет. И. конечно, есть ощущение, что и у нас тоже: вроде бы все радуются, желают добра, удачи, но такое чувство, что ждут, когда же все-таки что-нибудь сорвется.

— А насколько высока вероятность, что можно провалиться?

— На соревнованиях все возможно. Здесь и от техники зависит, и от спортсмена, и от воздушного пространства, и от погодных условий — очень много факторов, влияющих на твое место в таблице. Не очень сложно завоевать победу. Гораздо сложнее ее удержать, а когда тебе ее нужно удерживать из года год, то, конечно, это становится тяжелой ношей. Допустим, сейчас вернулись с чемпионата мира с серебряной медалью. И, получается, проиграла, не стала абсолютной. А однажды также несколько лет подряд была абсолютной чемпионкой. Вот в 2000-м у меня не было абсолютного первенства, и в этом году нет абсолютного первенства. В 2000 году, я помню, ко мне подошел англичанин и говорит: "Светлана, не переживай, ты все равно лучшая! Все знают, что ты лучшая. Я столько лет пытаюсь завоевать хотя бы одну медальку, а ты борешься только за золото — все остальное тебя уже не интересует. Не будь такой жестокой — посмотри на нас с другой стороны!"

Я тогда задумалась над его словами — действительно, он прав? Может быть, я слишком требовательна к себе, и не надо страдать по поводу частной неудачи. Разве проигрыш — серебряная медаль? Тем более, что в этом году только на сборах мы отработали всего по 4 часа тренировочных полетов. Это — вообще ничего. Такого налета раньше ни на одних сборах не было. Приехав в Америку, мы арендовали два самолета. Один пришел — поломана ферма, две трещины. Наши техники занимались ремонтом, осталось несколько дней…

— А свои самолеты нельзя было перегнать?

— Свои самолеты мы в этом году не могли пригнать, не было финансирования… чемпионат был в Америке, своим ходом не долетели бы. Нам пообещала одна грузовая авиакомпания, что доставят самолеты, но технические причины не позволили это сделать.

— Кто получил золото в этом чемпионате?

— В этом чемпионате блистали французы, они практически все забрали. Женской команды вообще в этом году не было — была только одна женщина.

— Грустно… Тем более, что мастерство нужно всегда шлифовать. Скажите, пожалуйста, возможно ли в небе точно все рассчитать, или все-таки есть элемент того, что куда-то можно не вписаться?

— Такой элемент есть всегда и везде. Понятно, что стараешься все делать обдуманно, осмысленно. У меня с рождением детей чувство осторожности даже обострилось. Лишний раз уже не хочется делать никаких рискованных трюков. Обмозгуешь, осмыслишь, а потом уже…

— Случаются у вас такие ситуации, когда на обдумывание есть всего секунда — две?

— И такие были случаи, когда двигатель отказывал… Был срыв винта, срыв фонаря. Когда на земле начинаешь проигрывать эту ситуацию, то нет ни понимания, ни осознания того, что было наверху, потому что время растягивается, такое впечатление, что параллельно идут несколько вариантов выхода из ситуации. В голове своей полосой и дети пробегают, и маму вспоминаешь, родственников, и самое интересное — одно другому не мешает, нет такой накладки и беспорядка в мыслях. Но на земле не понимаешь, как возможно вообще было перебрать столько вариантов.

— И вы мгновенно прокручиваете варианты, как действовать?

— Да, в том конкретном случае, когда срезало винт, я находилась в плоском штопоре… Обратный штопор считается одной из самых сложных фигур, плюс это был плоский штопор. И нужно было вывести из него, мы выводим спортивным способом — переводим в штопорную бочку и останавливаем моментально в нужном направлении, а без винта самолет настолько летуч, трудно его остановить. Первая мысль — как остановить, вторая — какая высота, а третья мысль — что доложить руководителю полетов (РП), не дай Бог, что-то случится, кто-то за это должен отвечать. Эти все мысли идут своим чередом и одна на другую накладываются.

— И никакой паники, страха, растерянности?

— Для паники точно времени нет, единственное, что понимаешь, что винт сорвало, что винт надо выключать, чтобы ничего нигде не загорелось.

— А самолет начинает планировать просто без винта?

— Нужно просто машинально, как теоретически положено, выключить двигатель, закрыть пожарный кран…И строишь заход, как положено — без двигателя — но без винта самолет настолько летуч, что невозможно погасить скорость — очень сложно, тонкими скольжениями. Начинаешь у РП запрашивать грунт, там тоже сразу не въезжают, что происходит? — садитесь на бетон. Понимаешь, что на бетон на скорости садиться бесполезно, потому что самолет выкатится еще дальше… Эти все факторы учитываешь и принимаешь решение.

— Я слышала, что у летчиков много примет разных.

— Приметы есть у всех. Но если отдаваться полностью этим приметам, например, нельзя фотографироваться перед полетом, то ты становишься заложником этих примет. Я просто стараюсь от них уходить, а то летать не сможешь.

— Но ваши близкие молятся перед вашими полетами?

— Это уже не примета.

— Вы — верующий человек?

— Я не скажу, что я верующий, я скажу, что верую. Я бы очень удивилась, если бы нашла такого спортсмена, который бы не сказал, Господи, помоги мне, или там какой-то удачи попросить извне, потому что как бы там ни было, что-то извне — оно существует. Не зря же говорят, что пожелаешь сопернику удачи — она вернется тебе вдвойне.

— Да, безусловно, безусловно… Я вижу, какая вы женственная, и все пытаюсь понять, как же вы так спокойно ко всему относитесь. Как вы переносите перегрузки, например.

— Ну, может быть, со стороны кажется спокойно. Не могу я говорить на эту тему, чтобы не расплакаться. Попытаюсь сейчас пару слов буквально, если получится… Когда был чемпионат и погибли Игорь Ткаченко и Светлана Федоренко, у нас тогда должен был начаться чемпионат мира. Конечно, после вот этих двух трагедий…

— Было тяжело и страшно.

— Понимаете, оно не страшно. Оно действительно "нечто" есть. Когда сказали, что погиб Игорь Ткаченко, а через 15 минут — что Светлана, то у меня первое было чувство, я говорю: "Погибнет еще один человек". И вот все, кто стояли в помещении, посмотрели на меня…

Но откуда я это взяла? Пришло откуда-то, и потом весь чемпионат я не могла вообще прийти в себя, мне было очень тяжело, я ревела день и ночь. И самое ужасное в этой ситуации — то, что два друга — это одно, а до этого чемпионата у меня дочь ходила за мной, за ногу зацепится: "Мам, я не хочу, чтобы ты умирала!"

Подбежит, и, казалось бы, с чего? И, не знаю, может быть, тоже нельзя об этом говорить, может, это какие-то суеверные дела. Ну, я просто ждала эту смерть третью. И, наверное, я должна была отказаться от этих полетов. Ну, честь, долг, громкие эти слова наши, когда мы привыкли быть патриотами, наверное, не позволили. Поэтому и полет, может быть, был не такой удачный. И только, когда уже во второй половине чемпионата погибла девочка — американка, вот смерть — она ушла.

Наверное, первый раз рассказала так, не расплакавшись.

— И все-таки вы полетели ради своей страны. Это надо было действительно иметь огромную силу воли…

— Я тоже со стороны смотрю на это все и думаю, что я была не права, ради семьи, ради детей, надо было отказаться. Но мы не так воспитаны, наверное.

— Ну, наверное, вот что-то было и отвело. Все — не ваше, и не ваше — ушло. И ушло, потому что вы, понимая ситуацию, но все-таки пошли. Может быть, как раз вы спасли себя тем, что пошли.

— Самое главное, понимаете, оно же ведь не просто ушло. Может быть, оно и ходило рядом, но ушло на другого человека. То есть это все равно не прошло все просто так. Человек погиб. Человека нет. Конечно, было ужасно, что не закрыли чемпионат. Его продолжили.

— Должны были закрыть?

— Я считаю, что по-человечески… Все-таки два человека они погибли у нас и девочка погибла в Англии во время чемпионата. И я считаю, что все-таки правильно было бы закрыть чемпионат. Потому что самолетный спорт, как бы там ни было… Понятно, что все должны справляться со своими эмоциями, а это все понятно. Да, но это все-таки не бег с барьерами. Да? Не лыжи. Это все-таки еще и самолет, из-за которого, как говорят, не хотят брать в олимпийский вид спорта.

— Почему из-за которого?

— Ну Олимпийские же виды спорта, они должны же только зависть от человека. А здесь еще и техника.

— Светлана, вы летаете 25 лет, какая ваша команда, ее состав. Я понимаю, что это отдельный мир, отдельная жизнь, где вы всех знаете. А у вас пополнение приходит, молодежь или все одни и те же?

— Что касается команды, очень грустный вопрос, видимо, потому что это не надо стране и не надо на уровне команды. У нас на сегодняшний день, довольно непорядочное руководство, как в федерации, так и в самой команде, и получается, что женскую команду практически выжили.

— В федерации самолетного спорта?

— Нет финансирования должного. Не поставляется новая техника. Дали нам два новых иностранных самолета. ДОСААФ купил немецкие самолеты. Но вот жизни нет в команде. В смысле, молодежи. Сейчас очень много ребят, которые имеют возможность, покупают свои самолеты. Сами летают, сами готовятся вне команды, сами нанимают себе тренеров, но, как правило, им очень тяжело вообще куда-то пробиться, кроме как Эдванс команды.

Но ребята у нас все хорошие, все очень хорошо летают. И с годами они не могут хуже летать. И средний возраст команды — это уже 40, почти под 45 лет. Молодежи нет, пополнения нет. В клубах не летают, сам подход на сегодняшний день неправильный.

— Кто-то вас держит из большого одолжения, из милости, получается. Спасибо, что не разогнали. Спасибо, что есть возможность летать.

— Ну, да, такое тоже есть. Если, например, на сегодняшний день нас 4 человека на фирме Сухого. Фирма Сухого нас, как бы поддерживает, то мы благодарны ей за это. То вся остальная команда, они там кто-то где-то в ДОСААФе числятся, кто-то еще где-то. Действительно числятся. Сказать, что там получают зарплату громко или еще что-то, потому что-то нет зарплаты, нет возможности летать, нет возможности тренироваться, нет ничего.

Настолько беднота с протянутой рукой, что даже уже стыдно. Я уже много лет не получаю ни питание, положенное мне на сборах, ни проживания. Сама готовлю себе еду. Финансирование должно быть от Минспорта, и, наверное, какое-то есть. Но я, например, его не вижу.

Обижает само отношение к команде. Получается не команда, а как частный клуб по интересам.

— Замшелый такой советский институт…

— Местечковый такой знаете, идут вот эти перетирки, интриги — настолько это неприятно, некрасиво. И самое что неприятное — что эти интриги, грязь, она выносится на мир. А в мире все друг друга… это неприятно.

— Вы не задумывались о том, чтобы создать центр авиационного мастерства или это не реально?

— Это реально. И министр спорта, я встречалась с Мутко, он тоже сказал, что реально. И он сказал, что это не такие большие деньги. Но почему-то слова с делом расходятся. Все предложения передаются замам, то замы уводят этот ручеек в никуда, что в результате потом просто разводишь руками и думаешь, ну кто есть кто…

— Все равно надо биться, и все равно надо стучаться во все двери, вы знаете, стучите — вам откроют. Вы должны быть таким локомотивом, который что-то изменит в этой ситуации.

— Я не думаю, чтобы мужчины потянулись, потому что столько раз сталкивалась с мужской завистью, которая не имеет ничего общего с женской. Поэтому я, конечно, не хочу быть впереди мужчин ни в коем случае. Отдаю бразды правления мужчинам — дорогие мужчины, сделайте хоть что-нибудь, все-таки авиация, хоть и женского рода, но она спокон веков была предназначена мужчинам.

Все-таки она любит мужчин. Вот у меня вопрос, кто-то в авиации, в высшем пилотаже, спортивная авиация, кому-то нужно небо, кому-то нужен престиж страны?

— А что вы нашли для себя в небе?

— Как правило, нет ответа. Говорят — наркотик — я не знаю, что такое наркотик. Может быть, раз он притягивает, да? Наверное, хобби. Работа, любимое занятие. Они просто совпали воедино — азарт, адреналин. Все же спорт это, в первую очередь, адреналин.

Оно, наверно, все совпало, собралось в самолете, который летает в небе.

— Это не романтика, да?

— Романтика — я никогда не была таким романтиком, всегда, мне кажется, была земным человеком, мечтала о всем земном, например, заниматься карате, быть каскадером, прыгнуть с парашютом, потому что это должно быть страшно — сделать шаг в бездну. Поэтому романтика — нет, не скажешь, что это — романтика. Да, в небе бывает красиво, но эту красоту ты практически не видишь. Это все равно работа, это труд.

— А вы водите машину? Что-то вот есть общее?

— Да, конечно, вожу. Вообще, я не люблю сравнивать несравнимые вещи, как часто, например, спрашивают, сложнее ли женщине летать. Я не была мужчиной. Так же и здесь вот — сложнее летать или сложнее ездить на машине? Во всем есть свои прелести, во всем есть свои сложности.

— То есть это — несравнимые вещи?

— Ну, мне кажется, сравнение лишь в том, что это техника, и если любишь технику, то неважно, по земле ездишь или летаешь.

— А перегрузки, которые, мне тут сказали, которые мужчины даже не выдерживают…

— Это действительно… Единственное различие в том, что на больших самолетах на реактивных, у них идут продолжительные перегрузки, поэтому они меньше, чем у нас. У нас идут ударные — кратковременные ударные перегрузки. И здесь, конечно, очень много факторов влияет как раз на потерю сознания. Она — кратковременная потеря, но она есть потеря. У многих потеря сознания — не просто идет потеря сознания. А она идет еще вместе. Допустим, с какой-нибудь головной травмой типа микросотрясения. У кого-то это микросотрясение легко проходит, у кого-то — в течение месяца, у кого-то и годами не проходит.

Все зависит от физической подготовленности организма. Если организм физически не готов, то человеку лучше, конечно, такие большие перегрузки физические не испытывать. Плюс очень много, даже если физически человек готов, то здесь уже начинают сказываться другие факторы — чисто усталость и питание. Очень много зависит от питания, потому что если голодный организм, то даже у тренированного человека могут быть потери сознания, потемнение в глазах.

— Светлана, что бы вы хотели для своих детей?

— В первую очередь, я бы хотела, чтобы они выросли настоящими людьми. Чтобы у них не было ни подлости в душе, ни эгоизма, чтобы они искренне могли помогать другим и сами что-то в этой жизни стоили, значили. Ну, а так, конечно, банально, как всегда родители хотят счастья своим детям.

Взаимной любви. Благополучия в стране, чтобы они не хотели отсюда сбежать, они жили здесь и добивались успеха здесь.

— Хотели бы вы, чтобы ваши дети продолжили бы ваш путь, вашу профессию, вашу судьбу.

— Вообще я не буду настаивать на том, чтобы… Я не буду толкать их в свою профессию. Единственное, чего бы я хотела — это чтобы они могли летать, потому что за этим будущее. Завтра будут летать все. Спорт, военная или гражданская авиация, это пускай будет их выбор.

Дочка хочет летать. Она всегда говорит, что я буду летать на мамином самолете. Может быть, потому что я летала с ней, будучи беременной ею, не знаю…

— Ну, вы вообще экстремальная женщина.

— Но вот для девочки, наверное, я не желала бы такой профессии, такой участи, тем более в столь сложные времена, когда нет ни самолетов, ни полетов, и то, как мы сейчас летаем — это только проблема здоровью.

— Может, когда она подрастет, уже будут и самолеты, и будет защита адекватная для пилотов.

— Ну, дай Бог, дай Бог. Я не буду, конечно, отговаривать, если это будет ее выбор, но и не буду настаивать.

— А ваш муж с таким терпением относится и к вам, и к риску вашему в вашей работе?

— Ну, просто он большой, терпеливый, мудрый. И он сам спортсмен. И поэтому, как бы, мы сделали выбор в мою пользу. Он это все понимает, поддерживает также, как, вот, поддерживают и дети, и мама, и сестра. Хотя ребятишки уже пытались: "Мама, ну, ты же уже столько медалей завоевала, посиди с нами, хватит тебе уже этих соревнований". Конечно, сердце кровью обливается, когда ты уезжаешь с такими словами…

— Чтобы вы хотели сделать в жизни? Что вы не успели, не было времени? Может быть, вы хотели петь, например? Или вышивать гладью?

— Ну, конечно, мне, в первую очередь, хотелось бы побольше быть рядом с детьми, и дать возможность им…дать образование. А так лично вот самой Мне всегда хотелось научиться красиво танцевать. А петь мне всегда хотелось. Конечно, много есть, чего бы хотелось в этой жизни сделать.

Конечно, если бы вернуть назад прошлое, может быть, хотелось бы больше получить образование. Засесть больше на образование, потому что всегда в спорте с первого класса на всех соревнованиях, которые возможны.

— Светлана, а вы умеете готовить, любите?

— Готовить? Да. Считаю, что умею. Я родилась в Казахстане, поэтому там у нас очень разнообразная кухня. Там и донганская, и узбекская, и казахская, и немецкая, и российская. Северный Казахстан это все-таки целинные земли.

— А вы человек общительный, открытый?

— Да, вроде бы. Я, наверное, всегда слишком много и часто говорю, может быть, лишнее, не подумав. То есть в этом отношении, наоборот как бы открыта, и никогда не боюсь высказывать свое мнение.

— Я уже заметила, что Вы не боитесь свое мнение высказывать.

— Мне муж и сестра, они всегда так за меня… ну и мама за меня молятся. Они всегда говорят: "Ну, вот ты приехала, ну закройся, закройся ты крестом. Помолись ты. Ну, что вот ты всегда душа нараспашку, а тебе туда грязными сапогами". Ну, не могу я по-другому.

— Светлана, я хочу попросить вас пожелать зрителям Pravda. Ru, что-нибудь очень важное для вас…

— Ну, в первую очередь, наверное, душевного покоя. Душевного тепла. Если есть душевное тепло, значит, есть и счастье, есть любовь, есть рядом дети, есть близкие, есть семья, есть те, кто поддерживает, есть друзья. Полного стола. Изобилия. Не лишнего, а вот как раз в меру. Друзей за этим столом. Улыбок детей. Улыбок друзей, близких. И, конечно же, мирного голубого неба над головой.

— Еще последний вопрос, который я не успела спросить. Вы боитесь, когда летаете в страшных-страшных высоких облаках?

— Мы в облаках не летаем, нам нельзя. Все дело в том, что у нас полет только визуальный. Практически нет приборов, чтобы летать… Именно в спортивных самолетах. В этом году мы летали на МАКСе, была низкая облачность, ну, ее можно чуть-чуть зацепить. Меня за это в этому году ругали, потому что приходилось летать ниже допустимого минимума. Поскольку самолет встает на вертикаль и он уходит в облака, ну, невозможно ни фигуры какие-то сделать, ни вращения. Ну, чуть-чуть пришлось практически нарушать, за что я прошу прощения у всех наших…

— В облаках холодно?

— Ну, в облаках, понимаете… Когда входишь в облака, то теряется чувство ориентации. Оно действительно теряется. Летишь, допустим, с каким-то креном, то очень сложно определить свое положение в самолете.

— Где небо, где земля?

— Очень сложно, да. Вы знаете, даже… пилоты поставили стакан с водой.

— Я знаю эту историю. Это был ТУ-134 старый самолет. Авиакомпания Якутии И там вся электрика отрубилась, и они на старый аэродром сели.

— Они молодцы, у них пилот был как раз ДОСААФовской закваски и то, что они нашли эту площадку с подбором. И они поставили стакан, как раз для того, чтобы определять местоположение самолета.

— Да, и они по стакану сели. Ну, дай Бог всем удачи. Дай Бог всегда находить выход из любых самых сложных ситуаций.

— Вот это да. Самое главное.