Продолжение беседы в "Клубе главного редактора" с генералом Б.Уткиным

Война — это столкновение идеологий и мировоззрений. Не умозрительное столкновение, а с вполне конкретным оппонентом — врагом. И с финалом, ставки в котором — жизнь и смерть. Что помогало выстоять против закаленного, грамотного врага? Об этом — продолжение беседы Инны Новиковой с участником парада 7 ноября 1941 года генерал-полковником Б. П. Уткиным.

Фото:

— Борис Павлович, спустя 70 лет можно сказать, что против русских воевали в общем-то обманутые люди. Наверное, не все из них поверили в гитлеровско-геббельские истины, были среди немцев атнифашисты, некоторые состояли в Рот Фронте, ходили на митинги Эрнста Тельмана. Или все-таки только фашисты, захватчики, звери? Не зря ведь так понятны были слова Ильи Эренбурга "Убей немца!"…

— Я вспоминаю стихотворение тех лет, позволю себе привести его по памяти: " На Рейнском вокзале в Вестфалии два дюжие немца стояли. Танкист Вальтер Кранке, пилот Эдвин Шранке — их Эльза на фронт провожала. Им руки мечтательно жала. Солдаты, — сказала она, — невеста, иметь непременно должна часы золотые с алмазом, кольцо с бирюзой и топазом, сережки алмазные и колье и выбор известный в белье. И вскоре на нашей границе два дюжие немца смогли появиться".

— Просто гимн современному обществу безудержного потребления…

— Видите, откуда истоки… При всей, возможно, карикатурности, эти строки весьма точно обозначили психологию простого, как вы говорите, немца. Уверен, что не идеология, не согласие с лозунгами, а простое, добротное бюргерское чувство хапнуть быстро и много подвигала, не скажу всех, но большинство немцев, воевать. А делали они это, отдадим должное, добросовестно и умело.

Люди в танках, люди в автомобилях, на орудийных повозках, в пешем марше могли брать на завоеванной территории все, что угодно. К тому же возможность эксплуатировать труд наших молодых девчат и ребят, которых угнали в Германию и распределили по гроссбауэрам и хозяйствам, давало еще один мотив ведения войны.

— Но известно, что концепция нацизма предполагала полное истребление неарийских народов, зачем им надо было кормить в Германии "недочеловеков"?

— Противоречий здесь нет. Оккупация и угон рабочей силы в Германию — лишь один из специальных методов, направленных на вырождение, физическое исчезновение русского народа. Среди других — лишение медицинского обслуживания с запретом посещать больницы, не мешать распространению влияния церкви с тем, чтобы уничтожить общинную, социалистическую по сути, психологию. Словом, постепенно сужать жизненное и духовное пространство народа.

И ведь мы, солдаты, видели результаты этой политики на передовой, или когда заходили в наши освобожденные села и города. Не абстрактно, в книжках, а руками, можно сказать, трогали. И какое отношение должно было быть к немцу, простой он солдат или генерал? Вы знаете, в окопах очень редко использовали слова фашист или немец, говоря о враге. Употребляли слово "он", как о черте в деревнях. Неосознанно, по внутреннему наитию, думаю.

— Все-таки война, Борис Павлович, жестока и имеет свои законы. В нашей армии, наверное, тоже разное случалось, в том числе, на немецкой земле.

— Конечно, случалось. Но это не было политикой, утвержденной на высшем уровне, как в истории с Гитлером и фашистами. Это были пороки отдельного слабого человека, а не государственно-общественного устройства. Непосредственно в боях, я, к примеру, мог сделать с немцем все, что угодно. Но в нашем гвардейском полку, человек, который, к примеру, снял сапоги с немца, превращался в презираемого изгоя. Конечно, мы брали технику, продовольствие, оружие — законные по всем нормам трофеи, которые использовали в боях. Автомобили переделывали немецкие на три ведущих оси. Я приехал с войны с чем? Немецкий бинокль, немецкий нож и итальянские часы, которые мне подарили мои артиллерийские разведчики. Все.

— Один дед у меня в 1940 погиб, другой, пехотинец, вернулся с войны. Всего тогда в деревню пришло с войны три мужика. Мы, маленькие, играли с медалями деда, а бабушка часто повторяла: лишь бы войны не было. Мне казалось, что день победы — это такой праздник, сильнее которого, наверное, и нет ничего. И бесконечно счастливы те, кто смог дожить до победы. Не успела я в свое время у деда спросить, вот вам участнику ноябрьского парада 1941 года, вопрос этот хочу задать (наверное, 100-я, если не 500-я): что вы чувствовали в день Победы? Радость, усталость, счастье? Что это было за счастье?

— Позвольте, я начну отвечать на ваш вопрос с военной статистики Генерального Штаба: в пехоте на штатных должностях человека убивали шесть раз. Поясню: пехотная рота 120 человек, 120 штатных должностей — от стрелка до командира. Так вот, за войну на каждой должности человека убивали шесть раз, за войну рота шестикратно полностью меняла состав. У танкистов — три раза, в кавалерии — в 2,5 раза, а вот у артиллеристов в чисто артиллерийских частях, не сорокапяток и других переднего края, там 0,95, — курорт, можно сказать. Это к тому, кто как ощущал войну и ее окончание.

И я должен восславить вашего деда-пехотинца и сказать, что люди, которые прошли войну, по-разному испытывали ее влияние и по истечении времени по-разному ее оценивали. Отсюда и ответ на вопрос о Победе. Ведь измерения, оценки Победы пришли необязательно именно 9 мая 1945 года.

Да, была неземная радость, ощущение сбывшейся сказки, настолько сильное, что сохранилось до сих пор. Но было и ощущение перехода в новое состояние, особенно для людей военных. Дальше были академии, учеба и служба в армии, поколения фронтовых писателей, актеров, художников… Из 12 миллионов демобилизовали 8,5 миллионов фронтовиков, которые вернулись на заводы, в колхозы, в школы, институты. Помните фильм "Председатель"? Там сквозная тема — возрождение, восстановление. За радостью Победы начиналось возрождение страны. Начиналась новая жизнь, строить которую помогало именно то ощущение силы и гордости, которое дала Победа.

— Спасибо, Борис Павлович, за беседу. Я очень надеюсь, что мы вскоре встретимся снова.

Читайте другие интервью "Клуба главного редактора":

Парад Победы сорок первого года

И. Роднина о праздной болтовне и усыновлении

Всеволод Чаплин: Спад культуры беспределен

"Мы с Виктором Цоем не ждали перемен"

Читайте самое интересное в рубрике "Общество"