Ректор РГГУ: Хватит уже драться из-за Сталина

Корреспондент "Правды.Ру" поговорил с ректором Российского государственного гуманитарного университета, доктором исторических наук Ефимом Иосифовичем Пивоваром. Главная тема разговора - создание в РФ единого учебника по истории. Тема действительно важная, столько копий уже было сломано из-за этого. Так нужен ли нашей стране единый учебник истории?

— Ефим Иосифович, сейчас активно обсуждается возможность создания единого учебника по истории. Насколько это, на ваш взгляд, необходимо?

- Я бы начал не с учебника, а с сути. Расскажу вам историю, из-за которой я чуть было не пострадал. Было это в МГУ, на истфаке, в конце 60-х. На конференции, приуроченной к какому-то из юбилеев комсомола, мне досталась тема "Комсомол в школьном учебнике". К своему ужасу, в учебнике по истории того времени я нашел всего пять упоминаний комсомола. Вроде бы, вся советская пропаганда была этому посвящена, но в учебнике было только пять упоминаний: рождение комсомола, целина, годы войны и, по-моему, космос. Не потому, что кто-то хотел принизить роль комсомола, просто сам сюжет таким получился.

Выявив, что упоминаний мало, я по глупости сказал об этом на конференции. А в зале сидел какой-то старый комсомольский активист, и он, не разобравшись, что речь идет про школьный учебник, решил, что я говорю о том, что в СССР вообще нет работ о комсомоле, и стал меня гневно осуждать: что, дескать, я себе позволяю, да как это так! Я пытался оправдаться, но мой старший товарищ, профессор истфака, Борис Ильич Краснобаев, который как раз вел в МГУ курс "Методика преподавания истории в школе", как бы незаметно сжал мой локоть, давая понять, чтобы я промолчал. Потому что он понимал, что любое мое слово окажется в этой ситуации против меня. Конечно, были не 30-е годы, но тем не менее, ничем хорошим это бы не закончилось.

Я привожу этот пример вот почему. Я жил в период, когда школьный учебник по истории был всего один, не очень хороший, мягко скажем, с точки зрения правдивости. А учительницы были великолепные, я их боготворю до сих пор. Да, я был увлечен историей, но плохой учитель может это увлечение загубить на корню, и наоборот. Призвание еще никто не отменял, и невозможно объяснить, почему человека тянет к одному предмету и не тянет к другому. Раньше в этом была огромная роль учителя. Сейчас другое время. Сейчас учитель не только не является главным носителем информации, он даже второстепенным является не всегда, потому что большое количество информации существует вовне: в Интернете, в СМИ и т. п… А мы все обсуждаем учебники. Отчего? Ответ простой — это единственное, что легко проверить.

— Сколько же вариантов учебника по истории уместно использовать в наше время?

- В начале 2000-х годов я сам участвовал в написании школьного учебника под названием "Отечественная история XX — начала XXI веков". Именно тогда было принято "решение о трех параллелях", рекомендующее одновременное существование трех, максимум пяти вариантов учебников. Потому что учебник — это не только образование, это еще и бизнес. Книг, издаваемых массовым тиражом, крайне мало, издательств, выпускающих учебники, тоже немного, они между собой конкурируют. Речь шла о том, чтобы каждое из этих конкурирующих издательств выиграло конкурс хотя бы на один из учебников. И в этом есть своя сложность. Кроме того, налицо некоторый парадокс. В свое время, когда "Закон об образовании" гласил, что 9 классов — это и есть основное образование, мы пришли к тому, чтобы девятиклассник заканчивал весь курс истории, и подготовили соответствующие учебники. А в 10-11 классах предполагалось повторение пройденного, только на более высоком уровне. Закон давно изменился, но эту концентрическую систему так толком никто не отменил. Получается, что можно взять учебник для 9-го класса и преподавать по нему в 10-м, а можно взять учебник для 11-го класса и преподавать в 9-м!

— В чем, по-вашему, должна заключаться основная идея учебника истории? Какую мысль необходимо донести до детей?

— Когда учебник был один, разница в представлении детей об истории была обусловлена не учебником, а учителем. А теперь она обусловлена и не учебником, и не учителем, а всей системой внешней информационной среды. Потому что общество у нас дифференцировано, понимание прошлого у разных слоев населения разное, и этого не избежать. Однако есть одно "но": не следует забывать о воспитательном значении гуманитарного знания. Государственная идеология может быть какой угодно, но уважение к себе начинается с уважения к малой родине, к тому месту, где ты родился, будь то деревня или городок, а затем уже распространяется на всю страну. И от этого не уйти, если мы хотим, чтобы наша страна и дальше была нашей страной: и по территории, и по составу населения, и по пограничным районам, по окружению, которое не должно превратиться в санитарный кордон (это, по-моему, и есть национальная идея). Начинать надо не с Кремлевской звезды, а со своей малой родины, сначала "снизу вверх", а потом уже "сверху вниз".

Задача в том, чтобы найти какой-то минимум, который давал бы представление о стране в целом, неважно, в одном учебнике или в двадцати. Надо объяснить детям, что эта страна имеет очень большое разнообразие — этническое, религиозное, географическое, и при этом она едина. А вместо этого мы пытаемся уговорить себя в единой оценке той или иной исторической личности.

Мы до какого-то безумия делимся на тех, кто ненавидит Сталина — что абсолютно объяснимо — и на тех, кто его обожает. Что тоже, к сожалению, объяснимо, потому что такие люди не столько Сталина обожают, сколько ненавидят то, что их окружает, и мечтают, чтобы появилась какая-то мифическая фигура, которая порядок бы навела, но при этом Сталиным бы не была. Это утопия, потому что страна у нас не только большая, но и экстримная: уж если мы начинаем наводить порядок, то доводим процесс до крайности, до того, что было как раз при Сталине, который активировал в народе функцию самоуничтожения.

— Тотального единомыслия все равно не может быть?

Не может. Век — другой, образование — другое, население — другое. К примеру, в газетах 30-х годов писали, что министр пищевой промышленности — вредитель, клал битые стекла в масло. Люди, которые имели 4 класса образования, еще могли в это поверить, их еще можно было оболванить. Но как только человек получает среднее образование — что тогда, что сейчас — он в это поверить просто не может. Представьте себе министра, который по ночам пробирается на жиркомбинат с мешком битого стекла за спиной. Это абсурд! Это не работает, тем более, сейчас, когда можно на любое, даже подцензурное слово получить бесцензурное опровержение. На мой взгляд, давно уже пора заняться гуманитарным интернетоведением. Никто, к несчастью нашему, не запрещает использовать геббельсовскую пропаганду в информационных войнах в Интернете. А у нее есть такое понятие — оперирование блистательными неопределенностями.

— А что касается трактовки событий новейшей истории?

Тут тоже есть некоторые мифы. Переписываются все учебники — и физики, и химии, и биологии, и исторические в том числе, — по мере развития науки. Но кто бы ты ни был, ты все таки живешь в конкретном историческом времени и пространстве, и выпрыгнуть из него не можешь, если только ты не герой фантастического романа. Время, в котором ты живешь, определяет твою психологию, твое представление и о прошлом, и о настоящем, и о будущем. И у каждого поколения оно свое, хотя и дети, и старики одновременно сосуществуют во времени и пространстве. Поэтому требовать от учителя, от учебника или, скажем, от СМИ какого-то единства — бессмысленно. А вот минимизировать эти различия, опять же, понимая, что мы хотим рассказать о стране, — можно и нужно. Учебник — это не научный труд, воспитательная часть в нем важнее, чем сухая информация.

— И все же, в какой мере должна быть представлена в учебниках новейшая история и какой период времени должен пройти, чтобы историк мог объективно рассуждать о произошедшем? Как часто стоит переписывать учебник?

— Вчерашний день — это уже история. Я не говорю, что каждый год надо заново переоценивать прошлое, но добавлять в учебник ключевые события прошедших лет — двух, трех, пяти — так или иначе необходимо. Конечно, в этом отношении историкам сложнее, чем представителям других областей знания. Ведь чем хороша история в трактовке? Вот было какое-то историческое явление, а теперь его нет. И вы можете описывать, почему оно возникло, как протекало и отчего его не стало. Или жизнь любого человека — вот он родился, вырос, умер. Это еще не так сложно, потому что это по крайней мере, завершенный процесс. Но в истории очень много процессов незаконченных, и в новейшей — прежде всего. Тут у историка нет альтернативы — он все равно должен как-то описать процесс, который не завершен.

— И при этом он не имеет права делать прогнозов…

Он не то чтобы не имеет, он не любит делать прогнозов. Историк, как правило, терпеть не может заниматься футурологией, тогда как экономисты или политологи, допустим, это обожают. Мы, историки, все же опираемся не на собственные субъективные представления о ходе истории, а на документальную базу, на источник. А у несвершившегося события источников еще нет.

— А попытка вывести некие закономерности, видимо, начнет уводить в другие области — в ту же социологию, к примеру?

— Нет, вот это как раз нам присуще. Потому что у любого историка есть ощущение повторяемости всего, что происходит, цикличности. Казалось бы, эпохи разные, а природа человеческая одна. Это ведь и в литературе часто встречается. Неважно, какую эпоху описывал Шекспир или Лев Толстой — личности, описанные ими, угадываются в людях и по сей день. На то она и классика.

— Сильно ли отличается процесс создания школьного учебника и вузовского?

— Учебник для вуза — вообще отдельная тема. Дело в том, что во многих странах само понятие вузовского учебника отсутствует. Когда я преподавал курсы по истории в США, были какие-то монографии, какие-то статьи по теме, какие-то изложения материала — но учебника, который дал бы полное описание определенного периода, не было. И когда советская система рухнула, то в наших вузах в том числе и в РГГУ тоже очень часто можно было слышать заявления о том, что хватит с нас этих учебников, что все они давали неверный материал и что вообще они себя изжили. Дескать, давайте студентам список работ, статей и монографий, пусть они сами выбирают, что читать, и вырабатывают собственное суждение о том, что было.

Тут есть некоторая крайность. Я, например, считаю, что эпоха учебников в том понимании, в котором мы по ним учились, уже уходит. А вот авторские курсы лекций — необходимы, потому что в них отражены индивидуальные представления лектора об истории. Причем их даже не обязательно распечатывать, можно записать на видео, на диски, сделать их интерактивными. Тем не менее, в России по-прежнему практикуется система написания вузовских учебников — особенно это касается ранних эпох, античности, средневековья. Наверное, истина все же где-то посередине.

Так что, на мой взгляд, в процессе обучения студентов следует придерживаться золотой середины: для освоения базовых знаний, для выучки, для представления об основах надо пользоваться учебниками, а далее, конечно, читать индивидуальные курсы лекций. И делать упор на монографии.

— Возможно, следует начинать не с учебников, а с методической помощи учителям? С составления современных пособий, с переподготовки?

— Безусловно! И дело не только в пособиях. Далеко не все понимают, что школа готовит "продукт" для вуза, вуз — его конечный потребитель, поскольку выпускник школы — это и есть то, с чем мы работаем. И мы едва ли не больше, чем школа, заинтересованы в качестве этого "продукта". К сожалению, даже не из-за школы, а из-за всего этого информационного беспредела в целом процесс идет обратный. "Продукт" не о том кто хуже или лучше, он иной, то что умеет молодежь и даже маленькие дети, старшее поколение не может себе даже представить — с точки зрения оперирования электронными приборами, пользования Интернетом и т. п. Но это другое.

Сама работа вузов с учителями пребывает в полном запущении. Казалось бы, и средним, и высшим образованием давно уже занимается одно министерство: когда их было два, говорили, что нет координации, теперь оно одно, а координации стало еще меньше. Вузовская часть фактически сама по себе, школьная — сама по себе. И только на стадии выпуска из школы и "впуска" в вуз эти части ненадолго друг о друге вспоминают. Необходимо наладить четкую систему взаимного информирования. Вуз должен понимать, как меняется качество "продукта", с которым ему предстоит работать в следующем году, а учитель должен регулярно получать как можно больше материала, который он сможет вкладывать в будущих абитуриентов. Этот процесс должен быть постоянным, а не от случая к случаю. Учителя должны как можно чаще присутствовать в аудиториях вузов, а вузовские преподаватели — в школьных классах. Связь школы с вузом и вуза со школой — самое главное, потому что именно в этом процессе и формируются единство народа в его отношении к своей стране.