Интервью с журналистом Акрамом Муртазаевым, спецкором газеты "Правда" в конце 80-х

В юбилей газеты "Правда" мы выпускаем серию интервью со старейшими ее сотрудниками. Председатель совета директоров "Правды.Ру" Вадим Горшенин побеседовал с Акрамом Муртазаевым. Сегодня известный журналист пишет как для российских, так и для зарубежных СМИ. А еще он получил премию за создание нового жанра в профессии — жанра заголовков-афоризмов.

— Акрам Каюмович, сложно среди всех, с кем мы встречаемся в рамках подготовки к столетию "Правды", найти человека с биографией, подобной вашей. Я больше не знаю никого, кто был бы направлен в журналистику первым секретарем ЦК Компартии Узбекистана Шарафом Рашидовичем Рашидовым.

— Не совсем точно, он лишь косвенно способствовал. Дело в том, что отец не пускал меня в журналистику, поскольку у него было твердое убеждение, что все журналисты — алкаши. В общем, он где-то был прав, надо сказать. А когда пришел однажды к нам в гости Шараф Рашидович, он спросил у меня: "Ты кем хочешь стать?". Я ответил: "Журналистом. Вот, папа не пускает". Он спрашивает: "Почему?" Я говорю: "Шараф Рашидович, он говорит, что все журналисты — алкаши". А дело в том, что сам Шараф Рашидович был журналистом по профессии… Вот так вот и была решена моя судьба.

Читайте также: Евгений Примаков: "Правда" была нашим домом

— И после вы попали в Высшую комсомольскую школу (далее — ВКШ. — Ред.). Стали членом партии. А как так получилось, что у партийного журналиста были достаточно либеральные взгляды?

— Дело в том, что такими мои взгляды были с самых ранних лет. Мое отношение к партии всегда было критичным, я наглядно видел работу КПСС, и она мне очень сильно не нравилась. Плюс ко всему, эта идеология, манеры — здесь объяснять долго не надо… Общество было запредельно скованным, это противоречило моим взглядам. Но поскольку я выбрал такой путь, отец сказал: "Ну, тогда вступай в партию". Путь в журналистику был один: надо было стать членом партии, чтобы попасть в ВКШ. Так я вступил в ряды КПСС.

— А дальше? ВКШ была типичной дорогой партийных функционеров, по большому счету.

— По большому счету, да. Но в истории часто случались вещи, когда именно в дворянских домах или в домах коммунистов вырастали революционеры.

— То есть вы себя относите к такому особому типу поколения декабристов, которые жили в достаточно щадящих и благоприятных для получения знаний условиях?

— Я думаю, здесь все связано с уровнем информации, которую человек получает. Поскольку у меня дома была обширная библиотека, я достаточно много прочел хороших книг.

— Вы прошли серьезный журналистский путь в "Комсомольской правде" — от стажера до редактора отдела. Понятно, что были и другие издания. Но "Комсомолка" — это была газета, которая задавала тогда медийные настроения?

— "Московские новости", "Огонек" — у них биография творческая, яркая, но очень короткая. "Комсомолка", по сравнению с ними, выигрывала тем, что она "стайер". И надо сказать, "Комсомолка" дала громадное количество корреспондентов советской журналистике, которые работают и по сей день. Куда ни посмотри, везде есть выходцы из "Комсомольской правды". Этого нельзя сказать об "Огоньке" или "Московских новостях".

— Заведующий отделом писем "Огонька" какое-то время руководил администрацией президента… (Валентин Юмашев. — Ред.)

— Кстати, он начинал как раз как стажер в "Комсомольской правде"!

— "Комсомолка" фиксировала изменения в обществе. В редакцию после публикаций мешками приносили письма — общество реагировало на то, о чем там писали. А вы в 1987 году уходите оттуда в "Правду", газету, которая считалась цитаделью партийного подхода. Почему?

— В "Комсомолке" в то время было очень жесткое возрастное цензурирование. Человек, достигавший определенного возраста, должен был покинуть "Комсомольскую правду". Песков, Руденко, Голованов, Репин — они выпадали из этого закона, а у остальных — просто подходил потолок. Это было обязательное правило. В тот период времени в "Правду" ушло много людей, которые работали в "Комсомолке", в частности, мой бывший заведующий отделом Андрюшка Тарасов. И когда он сказал: "Пошли, будем работать вместе", — я ответил: "А чего…" Мне было 36 лет, а в "Правду" уже после 35-ти тогда не брали.

"Правда" начинала какой-то новый этап развития, хотела стать совершенно другим органом КПСС. Были надежды на обновление. Плюс ко всему, там работало уже, по-моему, человек 20 из "Комсомольской правды". То есть переход, я думал, будет чисто географическим. Мне казалось, что произойдет просто пересадка, а ничего в судьбе не изменится.Ксожалению,этооказалось не так, и в "Правде" пришлось совершенно по-другому работать.

Читайте также: Всеволод Овчинников о "Правде" и о себе

— По-другому — это как?

— Ну, во-первых, "Правда" — это такой колоссальный механизм, который нивелировал творчество. Там была абсолютная нивелиризация мастерства. Недаром она была прозвана "братской могилой советской журналистики".

— Это об ИТАР-ТАСС говорили…

— Они все, в принципе, такими были. Тогда не было рерайтеров еще, но в своем индивидуальном стиле позволяло себе работать очень мало людей — тот же Пастухов или пресловутый ныне Боря Миронов. В "Правде" была машина. Я всегда говорил, что если расстрелять всех сотрудников "Правды", то она еще неделю будет выходить без всякого ущерба. Отлаженный механизм работы, профессионализм выпуска абсолютный — нигде такого не было и по сей день нет. Сегодня, если зайти в какую-то редакцию, можно прийти в ужас от того, что при наличии современнейших компьютерных технологий к "подписному" начинается какой-то ужас. В "Правде" к "подписному" все было тихо. В "Комсомолке" же стоял ор, мат, все бегали с гранками, рассыпался металл, переверстывались полосы. "Правда" себе этого не позволяла, она была очень статична в этом отношении. И плюс ко всему, второе, что поразило в "Правде", — когда ты выходишь в коридор, там никого нет.

— "Комсомолка" была на одном этаже, а "Правда" на четырех.

— Да. И плюс ко всему "Правда" все-таки была "Правда".

— Мы приглашаем разных людей для бесед — и он работал в "Правде", и он работал в "Правде". Интересно, творческие сотрудники, в результате до премьер-министров дорастали, командные должности в стране занимали и занимают…

— Если возьмем "Комсомолку", то в пример приведу Игнатенко. (Виталий Никитович. С 1963-го по 1975 год — стажер, корреспондент, редактор отдела, редактор первой полосы, заместитель главного редактора "Комсомольской правды". С 1995-го по 1997 год — заместитель председателя Правительства РФ. — Ред.) Сейчас уже меньше их, но было очень большое количество людей именно во власти.

Читайте также: Тито: укротитель СССР, Югославии и Запада

— В "Правде" работало много известнейших журналистов, по их творчеству писали и курсовые, и дипломные работы. Конечно, был партийный отдел: так сказать, андроиды, которые ходили на конференции, громили кого-то. Но не все ведь писали о политике: например, в отделе культуры Сергей Бирюков писал о классической музыке и вообще не лез в политику. Некая официозность, на ваш взгляд, мешала писать?

— Отдел новостей был очень сильный. Там же Володя Снегирев работал, Павел Барашев — очень многие. "Правда" была напичкана колоссальным количеством талантливых людей. Но дело в том, что выход на полосы был чрезвычайно затруднен. И вот это обстоятельство очень многих сгубило. Люди просто не могли реализоваться — вот в чем дело. Поэтому они ходили неприкаянными.

Но в "Правде" была хорошая атмосфера в том плане, что там умели ценить людей. Вот человек, он даже если год или два не публикуется, все равно все знают, что он из себя представляет. Я помню нищету в "Правде" — я же публиковался не так часто. Но когда затеяли молодежный выпуск, новую "Правду", вдруг главная редакция предложила, чтобы я тоже вошел в состав этой группы, пусть даже я и был неблагонадежным.

Кстати, должен сказать вот что еще… Когда я в "Правде" уже начал работать, была невероятная вещь: параллельно в "Собеседнике" я публиковал еженедельно колонку политических анекдотов. И каждое утро, когда выходила моя новая публикация там, коллеги в "Правде" открывали дверь в кабинет, где я сидел, — посмотреть, работаю я еще или нет.

Удивительно, что наличие такого факта в моей творческой биографии не помешало мне перейти в "Правду". Все было просто: приглашают в "Правду", беседует главный редактор со мной, ставит резолюцию, и я становлюсь корреспондентом газеты "Правда". Потом, помню, было партийное собрание, когда приехал Александр Николаевич Яковлев, и секретарь партийной организации "Правды" сказал, что у нас работает один из самых ярых диссидентов, а партию надо периодически чистить от таких людей. Ну, Яковлев быстро поставил на место секретаря партийной организации.

— А как насчет утверждений ЦК? До сих пор бытует мнение, что все журналисты "Правды" были номенклатурой ЦК.

— Не было этого. Конечно, существовали номенклатурные должности. В "Правде" должность заместителя редактора отдела была уже номенклатурной, на нее шло утверждение от ЦК партии. А корреспонденты, специальные корреспонденты — они принималисьнаработу науровнередакции. В "Комсомолке" то же самое было: корреспондент, старший корреспондент никого не интересовали. Но если ты становился заведующим отделом, то это уже была номенклатура — человек утверждался ЦК ВЛКСМ.

— Мы с предыдущими нашими гостями говорили о личности Виктора Григорьевича Афанасьева (главный редактор "Правды" с 1976-го по 1989 год. — Ред.). Вы работали с разными главными редакторами, вы и сами были главным редактором… Что бы вы могли сказать о его стиле управления?

— Какого-то яркого впечатления он у меня не оставил. Вообще, в "Правде" не было такого понятия, как "яркая личность". Была, в общем-то, марксистская коллегиальная система, решала там все редколлегия. В Викторе Григорьевиче было одно замечательное свойство — он мог после всех обсуждений сказать: "А вот сделаем так". Плюс ко всему, это был глубоко интеллигентный человек, он не позволял "Правде" зарыться в какую-то бюрократическую или пафосную волну, то есть никаких кампаний грязных во время моей работы там не было. Но такого значения, допустим, как у главного редактора "Комсомолки", такого в "Правде" не было. Каждый новый главный редактор "Комсомолки", если он был личностью, привносил абсолютно новый стиль управления, решения каких-либо задач, обсуждения их, и поэтому "Комсомолка" обновлялась.

Читайте также: Ангола: перепутье бывшего союзника СССР

— "Комсомольская правда" началась с "подвала" (статья, занимающая нижнюю часть газетной страницы. — Ред.) в газете "Правда", в котором когда-то некоторое время и выходила. Потом ее уже отделили, комсомолу нужна была своя газета.

— Естественно, иначе и быть не могло. Время было такое, что только под патронажем партии могли рождаться газеты. Дело в том, что "Комсомольская правда" сумела перерасти саму себя. И ее принципиальные вопросы решались уже не на бюро ЦК ВЛКСМ, а на бюро ЦК Компартии. Это была легенда.

— Я почему задал вопрос о стиле управления редактора: когда я пришел в "Правду", я застал всех редакторов, начиная с Афанасьева. После него Михаил Сергеевич Горбачев назначил некоего академика. На одной из первых редколлегий наш новый начальник сказал: "Вы знаете, моя жена прочитала вашу газету, и она ей не понравилась". Это был абсурдный стиль управления.

— Это был какой-то нездоровый эксперимент. Человек, который попал не в свою конюшню, совершенно ничего не понимает. Аналогичное бывало и в "Комсомолке", но туда никогда не приводили человека на место главного редактора. Приводили первого заместителя главного редактора, которому объясняли: это линотип, это станок, вот здесь верстка, это линейка называется. То есть ему показывали все, от и до, и он ничего не понимал. Первые месяца три он сидел и молчал. В отличие от "Правды", в "Комсомолке" могли на летучке сказать, что человек, который вчера внес правку в материал, не обладает здравым смыслом. Это могло касаться любого заместителя главного редактора. В "Комсомолке" надо было вести летучки, надо было говорить, демонстрировать свою позицию. А в "Правде" это было не так личностно. В "Комсомолке" летучка была как драка, свалка, которую надо было уметь выстоять. А если, не дай Бог, напечатает заметку заместитель главного редактора, оттоптаться на нем считали своим долгом многие. Причем делали это совершенно безнравственно.

— У меня вопрос о временах перестройки и умении журналистов менять свой стиль. В "Правде" я однажды увидел верстку, там была статья Коротича. Это было нечто. Потом я понял, кто такой Коротич — главный редактор революционного "Огонька". А был и Егор Лигачев, он изъяснялся совершенно другим языком. Зачем, как по-вашему, в советские времена нужно было писать "дуболомные" тексты?

— Многие умеют себя переломить, а многие нет. Я помню случай, который произошел со мной в "Правде". Оказывается, каждый отдел обязан был написать передовую. Мой редактор меня вызывает, он сидит, немножко "датый", и говорит: "Теперь твоя очередь писать передовую". А передовая для "Правды" — это повышенный гонорар, 70 рублей, это гарантированное цитирование твоей статьи. И вот это вдруг поручают мне, а я работаю там месяца три только. Я говорю: "Не могу писать передовую, я в жизни их не писал". "Ну, ты соберись и напиши", — сказал редактор. Вот я сидел, сидел, сидел и написал передовую. Я принес текст и ушел, чтобы не смотреть, как редактор режет его и кромсает. Было очень больно. Потом он вызывает меня и говорит: "Отлично, я поправил только одну строчку", — и дает мне текст. Я смотрю, а там, слово "передовая" зачеркнуто и написано "фельетон". Больше мне передовых не поручали.

— Я помню, как принес вам материал о трудной жизни студентов в Советском Союзе. Отдаю материал, прихожу на следующий день: начало все перечеркнуто, и текст начинался с того, что мои 188 сантиметров постоянно хотят кушать.

— Этобыла как раз та школа, когда журналистам не позволялось писать дежурными словами. Надо было обязательно выражать себя. Это личностная журналистика, как раз этим была очень сильна "Комсомолка". "Правда", наоборот, дистанцировалась от этого, она не могла себе позволить, чтобы человек выражал себя на официальной полосе. В этой ситуации было сложно работать. Но тем не менее, в своих лучших материалах "Правда" все равно опускалась, вернее, поднималась до этого уровня. Я помню, Таня Самолис написала обзор писем "Очищение".

Читайте также: Почему Япония вцепилась в Южные Курилы?

— С чего, собственно говоря, перестройка официально и началась…

— Таня написала совершенно фантастический обзор писем. Тогда еще никто не подозревал, что она впоследствии будет пресс-секретарем службы внешней разведки России. Она написала вещь, но она была написана не "правдинским" языком, а нормальным, человеческим. Я даже не знаю, как ее опубликовали, Танька говорила, что сама не верила. Колоссальный, кстати, случай.

— Вы помните "Правду" в 1990 году, когда оттуда пошли косяками в газету "Труд", в другие издания, когда люди начали понимать, что происходит?

— Дело в том, что когда самолет идет на посадку, это все равно чувствуют и пассажиры, и экипаж, и все кругом. Так и тут — уже изменилось информационное пространство. Сегодня у нас нет информационного пространства, у нас печальная ситуация с ним.

— А как бы вы определили роль газеты "Правда"? Что она внесла в русскую журналистику? Может, в мировую даже?

— Я не считаю себя специалистом в области мировых СМИ, но если говорить о прессе, которая издается на русском языке, то "Правда", конечно же, была таким, я бы сказал, необходимым форматом. Она избавляла другие СМИ от необходимости плыть в этом русле.

С другой стороны, она иногда выдавала совершенно фантастические вещи. В этом пространстве, которое было полностью застегнуто на все буквы, существовали тысячи людей, которые обязаны были не пропустить на полосу новое, свежее слово. И тем не менее именно в газете "Правда" вдруг иногда появлялись совершенно неожиданные материалы.

Поэтому я бы все-таки роль "Правды" немножко приподнял по сравнению с теми представлениями, которые на сегодняшний момент существуют. Все-таки это была иногда очень живая, иногда лучшая газета. То же письмо небезызвестной питерской женщины — вся пресса молчала, а выступила только "Правда" (письмо Нины Андреевой "Не могу поступаться принципами" было опубликовано в "Правде" в 1988 году. — Ред.). Опять же, были чисто гуманитарные вещи, которые "Правда" поднимала и защищала. Плюс ко всему, в кинозале "Правды" показывали такие фильмы, которые не показывали ни в одном кинотеатре Советского Союза.

— Я думаю, можно отметить и роль Олега Матятина. Например, одним из знамен перестройки были новаторы. Очень ярко о них писали и Оля Мариничева в "Комсомолке", и Соловейчик в "Учительской газете". Но прежде чем другие издания начинали писать о новаторах, сначала Матятин или Салтыков выпускали небольшие заметки об этих людях в "Правде".

— Я именно это и хотел сказать, потому что это же был орган, как бы дозволяющий остальным… Он поднимал уровень гласности. Мы, работая в "Комсомолке", поймав в "Правде" какую-то фамилию, которая была запрещена, — мы цензору показывали. Это был как главлит. Пускай газета это делала случайно, неслучайно, но это было, это нельзя назвать каким-то интеллектуальным достижением, но это все-таки была работа. Тот же Матятин — у него в кабинете все время выпивала самая передовая педагогика страны.

Читайте также: Путевка в прошлое, или Назад... в СССР!

— И запах от нее оставался надолго…

— Абсолютно. На целый день, и весь этаж пах. Но это была тоже работа настоящего руководителя, когда нужно где-то с кем-то чего-то выпить. Вот эта функция газеты — она незаметна, ей, как правило, не принято гордиться, но она была.

— Я вас представлял как родоначальника нового жанра в журналистике. Я считаю, что вы не имеете права отсюда уйти, если не произнесете какого-то афоризма о "Правде".

— Я так навскидку не смогу. Надо было предупредить, чтобы подготовился. Потому что "а" — их много и "б" — склероз. Потом, надо все-таки это читать как-то, декламировать. Сложно.

Читайте самое интересное в рубрике "Общество"

К публикации подготовила